— Да, — кивнула старушка, подняв взгляд на картину. — Знаешь, они всегда были не разлей вода. Всё время вместе. Не поверишь, когда до них дошло, что им скоро придется уйти в небытие, они сначала напились вусмерть, а когда протрезвели — радовались.
— Чему тут радоваться?
— Тому, что никто из них не будет жить без другого, — хмыкнула София. — Признаться, я не знаю, как бы твой дед мог жить без Бори.
— А дневник тут причём?
— При том, что… появилась у них дебильная идея — уйти красиво. Так, чтобы через столетия и тысячелетия оставить след в истории.
Парень нахмурился и поднял взгляд на картину.
— Ты про то проклятье? — хмуро произнес он.
— Да. Проклятье, что запечатлит их на картине. Знаешь, в чём его смысл?
— Он появляется на этой картине в день своего рождения?
София тихо рассмеялась и мотнула головой.
— Это только часть. Часть проклятья, что касается нашего рода.
— Получается, что…
— Да. В нем сотни слоев. Как только кто-то дочитает дневник, срабатывает условие, и в день его рождения они приходит на эту картину. В день рождения Мусаева они являются на картину в поместье их рода. А вот во всё остальное время, они слоняются по картинам всего мира.
— В смысле?
— Они могут заявиться в картину с пейзажем и начать танцевать. Могут заявиться в натюрморт и сожрать на двоих яблоко. Знаешь, был тут один художник, что нарисовал чёрный квадрат. Кто-то подумал, что это искусство, и этот кусок черного полотна оказался в галерее. Сторожа говорят, что картина как-то раз дрожала и тихо хихикала.
— Но как… — парень почесал голову. — Он появлялся в картинах, написанных после смерти?
— Да.
— Но это невозможно. На что наложено проклятье, если после смерти оно действует на картины по всему миру?
В этот момент в картине показался лысый старичок с небольшой бородкой. Он с улыбкой оглядел присутствующих, прошёл к креслу и уселся в него, закинув ногу на ногу, после чего уставился на молодого парня.
— Всё просто, Саша. Он умудрился проклясть эту планету, — с улыбкой произнесла София.
— В смысле? — ошарашено прошептал парень, не сводя взгляда с предка, что, сидя в кресле, улыбнулся до ушей, вытянул руку и показал потомку оттопыренный средний палец.
— В прямом, Саша. В прямом. Он первый, кто проклял эту планету.
В картину вошёл еще один старичок с огромным носом, седым коротким ёжиком на голове и пристроился рядом со Светланой. Не долго думая, он поднял руку и пристроил два пальца за затылком Гарри Мрак-Беленького, изображая рожки.
— Твою мать, деда! Как тебе такое вообще в голову пришло?
— Он был нестандартного мышления, — хохотнула София. — Крайне нестандартного. Многие его считали безумцем. Некоторые — гением.
— Безумный гений, — прошептал парнишка, не сводя взгляда с предка, что восседал на стуле и смотрел на него с довольной улыбкой.
Старушка с улыбкой покивала и, глядя на своего брата, громко произнесла:
— Давно не виделись, Гарри!
Старик покосился на неё, подмигнул, а затем снова перевёл взгляд на парнишку.
— Он ведь не запер себя в картине? — осторожно поинтересовался потомок.
— Нет. Это всего лишь проклятье. Проклятье двух друзей, что были всю жизнь вместе, — старушка поднялась и взглянула на парня. — Так и будешь сидеть тут или пойдешь со мной? Я велела заварить липовый чай.
Александр поднялся, ещё раз оглядел картину и усмехнулся.
— Да, пойдём.
Он взял под руку старушку и спросил:
— Бабушка, а ты не писала мемуары?
— Я? О нет! Моя жизнь была не настолько насыщенной.
— Вы же с дядей Леней команду Гречка сколотили?
— Ну, Гречка — это была официальная команда. Была еще «Шрапнель» и «Белые трусики».
— Никогда о таких не слышал.
— И не услышал бы, — хмыкнула старушка, шаркая ногами. — Мы занимались… очень редкими и сложными операциями.
— Вы работали на тайную канцелярию?
— И на них тоже, — хмыкнула старушка.
— Расскажешь?
Старушка вздохнула, остановилась, оглядела парня с головы до ног, а затем ответила:
— Вот когда поднимешь умертвие второго порядка — поговорим.
— Ну, баб! Ты помрёшь, пока я до него дойду. Этот трактат постоянно какую-то чушь суёт вместо умертвий.
— Ага, в курсе, — хохотнула София.
— Была бы моя воля — сжёг бы к чертям собачьим…
— Хи-хи-хи… попробуй. Это традиция. Пока ни у кого не получилось…
Конце четвертой книги.
Конец серии.
Выдыхай, Сережа.
Выдыхай.
Послесловие
Ребята.
На этом всё.
По настоящему всё.
История закрыта с глубокой грустью, сожалением и тяжёлым грузом недосказанности.
Много чего можно было придумать. Многое можно было описать, но увы. Творчество не терпит плети и принуждения. История закончилась.
Оборачиваясь назад, могу сказать точно: серия получилась рекордная.
Книга за двадцать один день — это для меня кое-что невероятное.
И ваша поддержка.
Вот уж чего не ожидал, так такого отклика от вас.
Хотелось бы сказать вам много тёплых слов за поддержку, критику и просто внимание к этой серии.
Без вас ни черта бы тут не было.
Тут по идее должен был быть традиционный эпилог, но я решил, что в этот раз закончу немного по-другому.