Ты кем себя воображаешь?

Роза в разговорах с Патриком нахально описала отца как читателя исторических трудов, историка-любителя. Не то чтобы ложь, но весьма далеко от истины.

— Кто твой опекун? Твоя мачеха?

Розе пришлось сказать, что она не знает.

— Но ведь твой отец должен был назначить тебе опекуна в своем завещании. Кто управляет его имением?

Имением. Роза всегда думала, что имение — это кусок земли и богатый дом посередине, как у лордов в Англии.

Патрику такое неведение показалось очаровательным.

— Да нет, это его деньги, акции и все такое. То, что он оставил.

— Я не думаю, что он что-нибудь такое оставил.

— Не говори глупостей, — сказал Патрик.

* * *

А иногда доктор Хеншоу говорила:

— Ты ученый, дорогая, тебе это не будет интересно.

Обычно имелось в виду какое-нибудь мероприятие в университете: сходка болельщиков, футбольный матч, танцы. И обычно доктор оказывалась права: Розе было неинтересно. Но она не спешила это признать. Она не искала подобного определения для себя, и оно не доставляло ей удовольствия.

На стене вдоль лестницы висели выпускные фотографии всех остальных девочек-стипендиаток, живших у доктора Хеншоу до Розы. В основном они стали учительницами, а потом матерями. Одна — врачом-диетологом, две — библиотекарями, одна — преподавателем английского, как сама доктор Хеншоу. Розе не нравился их вид — расплывчатые кроткие благодарные улыбки, крупные зубы и девственные прически валиком. Казалось, они навязывают ей своего рода мертвенное светское благочестие. Среди них не было ни актрис, ни бойких журналисток; ни одна из них не добилась жизни, которой Роза хотела бы для себя. Она хотела представлять на публике. Она думала, что хочет быть актрисой, но никогда не пробовала играть на сцене, а к университетскому театральному кружку даже подходить боялась. Она знала, что не умеет ни петь, ни танцевать. Ей очень хотелось бы играть на арфе, но у нее не было музыкального слуха. Она хотела быть знаменитой, стройной и умной, предметом зависти. Она сказала доктору Хеншоу, что, будь она мужчиной, хотела бы стать иностранным корреспондентом.

— Тогда именно им ты и должна стать! — воскликнула доктор Хеншоу; Розу это встревожило. — Будущее широко открыто для женщин. Ты должна сосредоточиться на изучении языков. Ты должна изучать политологию. И экономику. Может быть, у тебя получится устроиться на лето в газету работать. У меня там друзья.

Розу испугала перспектива работы в газете, а вводный курс экономики ей страшно не понравился, и она искала предлог, чтобы его бросить. Делиться мечтами с доктором Хеншоу было очень опасно.

* * *

В жилички к доктору Хеншоу она попала случайно. Доктору уже назначили девочку, но та заболела; у нее оказался туберкулез, и она уехала в лечебницу. Доктор Хеншоу пришла в университетскую канцелярию за списком других стипендиаток-первокурсниц на второй день регистрации.

Роза была в учебной части как раз перед этим, спрашивала, где проводится собрание стипендиатов. Она потеряла извещение, которое ей прислали. Встречу проводил казначей университета — он должен был рассказать стипендиатам о том, как зарабатывать деньги, как жить экономно и как хорошо они должны учиться, если хотят и дальше получать стипендию.

Роза выяснила номер аудитории и пошла наверх по лестнице на второй этаж. Ее догнала другая девушка и спросила:

— Ты тоже в три-ноль-двенадцатую?

Они пошли вместе, рассказывая друг другу, у кого какая стипендия. Розе еще негде было жить — она остановилась в Христианской ассоциации молодых женщин. У нее на самом деле вообще не было денег на пребывание в университете. Была только стипендия, которая покрывала плату за учебу, приз графства, на который она собиралась купить учебники, и еще пособие в триста долларов, на которое она должна была жить, и все.

— Тебе придется найти работу, — сказала девушка.

У нее пособие было больше, потому что она изучала естественные науки (все деньги сейчас там, серьезно сказала она, все деньги в науке), но она надеялась устроиться работать в университетскую столовую. Комнату она снимала в частном секторе, в подвале. Сколько ты платишь за комнату, сколько стоит электроплитка? — начала спрашивать Роза, беспокойно крутя в голове расчеты.

У девушки волосы были уложены валиком. Креповая блузка пожелтела и лоснилась от стирки и глажки. Груди — большие, обвисшие. Наверно, под блузкой — грязно-розовый лифчик с застежкой сбоку. На одной щеке у девушки было шелушащееся пятно.

— Кажется, пришли, — сказала она.