Ну что ж. Это было как раз то, чего он желал. Черт возьми, собственно, он и не скрывал этого от нее. И все же мысли о ней отвлекали его, потому что он гадал, что она делает, о чем думает и довольна ли, а также почему не согласилась обучаться верховой езде.
Никогда еще он не встречал столь скрытной женщины. Даже когда она соглашалась с ним и делала все, как он хочет, он почему-то чувствовал себя проигравшим. Но если Катриона была сдержанной и нетребовательной во многих сферах жизни, в постели она никогда его не разочаровывала. Ее страсть и готовность заниматься с ним любовью завораживали.
Каждое утро он просыпался и находил ее свернувшейся рядом с ним, и ее длинные шелковистые волосы струились на его плечо, а нежное теплое дыхание просто гипнотизировало. И всякий раз он был уверен, что она знает, что он не спит, и обычно она давала ему это понять самым соблазнительным образом. Она отвечала ему с такой неподдельной жаркой страстью и раскрывалась навстречу с такой готовностью, от которой захватывало дух, и каждый раз он воспринимал это как чудо. Но гораздо приятнее было, что она усваивала на лету науку страсти и с каждым разом привносила в нее что-то новое. А этим утром именно она затеяла эту волнующую игру, с которой они начинали каждый день.
Это воспоминание вызвало в нем мгновенный отклик, и он был рад тому, что длинный плащ прикрывал очевидный результат его реакции. С этим он ничего не мог поделать. Одной мысли о ней, воспоминания о выражении ее лица, когда она трепетала в его объятиях, о ее ногах, крепко обвивающих его бедра, о том, как она…
— Милорд?
Хью стремительно обернулся.
Ферпосон хмуро взирал на него, и выражение его широкого лица выражало досаду, что хозяин его не слушает.
Хью попытался заговорить с подчеркнутым спокойствием:
— Да, Фергюсон? Я думал о том, что нам следует дополнительно захватить для Клеопатры.
Слуга расслышал нотку смущения в голосе Хью.
Хью поспешил продолжить:
— Пригодятся овес, бинты, и то успокаивающее снадобье, что ты использовал, когда лечил Хириама.
— О, я и забыл об этом! Там чуточку осталось!
— Давай-ка вернемся в конюшню, соберем и упакуем все, пока не пришли девочки.
— Как прикажете.
Фергюсон высыпал остатки овса из ведра в торбу и последовал за Хью в конюшню.
Конюшни были построены так же основательно, как и сам дом Гилмертон-Мэнора. Хью лично наблюдал за работой и гордился своими конюшнями, так же как и домом. Они включали сорок отдельных денников, три пристройки для фуража, два просторных помещения для готовых ожеребиться кобыл и лечения больных лошадей и чердак, на котором хранился запас сена на год для целого табуна.
Хью распахнул дверь главной пристройки и вошел в комнату для хранения фуража. Вдоль одной из стен располагались многочисленные полки. Он нашел необходимое снадобье и повернулся, собираясь выйти из конюшни.
— Фергюсон, — послышался звонкий голос Катрионы, разнесшийся по всему амбару. — Вот ты где! Я надеялась, что мы сможем…
— Тсс! — Свистящий шепот Фергюсона заставил Хью замереть.
— Что случилось? — спросила Катриона.
А действительно, что тут происходит? Хью, невидимый за дверью, наклонился и заглянул в щель между петлями двери.
Триона с волосами, убранными в узел, и очками на кончике носа стояла перед Фергюсоном. Грум отчаянно жестикулировал, чтобы заставить ее понизить голос, и кивал на дверь пристройки.
Катриона посмотрела, куда он указывал, и глаза ее округлились.
— О! — произнесла она одними губами. Потом кивнула и указала на маленькие часики, приколотые к карману, подняла палец и сделала им движение в сторону первого денника.
Фергюсон бросил тревожный взгляд в сторону комнаты с фуражом и покачал головой.
Лицо Трионы вытянулось, и все же она произнесла еле слышно:
— Благодарю.
Фергюсон кивнул, но сделал Катрионе знак поскорее удалиться.
Она повернулась, собираясь уйти, но вздрогнула.
Хью нахмурился, вспомнив, что и нынче утром она сделала подобный жест. Он спросил ее, хорошо ли она себя чувствует, она же ответила, что у нее немного ноют ноги, оттого что приходится подниматься по многочисленным ступенькам.
М-да. Хью вышел из комнаты с фуражом и подошел к Фергюсону.
— Ох! Вы здесь, милорд. Вижу, что вы нашли это зелье. Я сейчас упакую несколько тряпок и…
— В том первом деннике мы ведь держим Колокольчика? Не так ли?
Лицо Фергюсона будто окаменело.
Хью выступил вперед, направляясь к деннику, и заглянул в дверь. Миниатюрная лошадь стояла спокойно и дремала.
— Кажется, на ней ездила Агги, когда училась верховой езде?
Фергюсон стоял неподвижно, как вкопанный.
— А вот висит седло, как будто его только что сняли с нее.
— Да. Но оно висит здесь целый день, милорд. К тому же я не могу запомнить всех, кто ездит верхом.
— Но эту даму ты помнишь. Я в этом уверен.
Хью прошел через помещение и взял в руки одно из стремян.
— Я бы сказал, что оно приспособлено для особы немаленького роста… О, вероятно, вот такого. — Он показал рукой чуть ниже плеча, потом отпустил стремя. — И как ты полагаешь, кто у нас такого роста?
Фергюсон зажмурился.
Хью оперся локтем о дверцу денника: