Ты меня любишь

И вот мы уже с тобой вдвоем против всех. Я спрашиваю, дочитала ли ты Лизу Таддео — ведь я хороший парень, а хорошие парни всегда помнят чушь, которую девушка несла по телефону. Ты киваешь и говоришь, что тебе понравилось. Я тактично спрашиваю, можно ли задать вопрос о твоей дочери и ее книге. Ты краснеешь.

— Ага. Ну, как видите… Она немного одержима Диланом Клиболдом.

— Одним из школьных стрелков?

— Не совсем. Понимаете, дочь уверяет, что он — гениальный поэт, и хочет написать о нем эссе для поступления в колледж…

— Не самая удачная идея.

— Кто спорит? Я сказала ей то же самое, но она обозвала меня «лицемеркой»: в ее возрасте я выбрала для эссе бунтарку Энн Петри вместо безопасной Джейн Остин, ну и нажила проблем.

Ого, я так тебе понравился, что ты напропалую сыплешь именами!

— Не могу вспомнить… — продолжаешь ты (ну да, так я и поверил!) — У вас есть дети?

Стивену Кингу не нужно убивать людей, чтобы живописать смерть, и мне необязательно иметь детей, чтобы понять, каково быть родителем. И к тому же чисто технически у меня есть ребенок, просто он не рядом, и я не могу таскать его по местным скалам, как все эти полоумные папаши в камуфляже. Я качаю головой и замечаю, как загораются твои глаза. Ты надеешься, что я свободен, и хочешь сближения. Поэтому я возвращаюсь к теме, которая нас объединяет, — к книгам.

— Кстати, я обожаю Энн Петри. Ее «Улица» — просто шедевр.

Я надеялся поразить тебя своей начитанностью, но трюк не удался: эта книга достаточно известная, а ты — лиса. Осторожная и сдержанная. Поэтому я поднимаю ставки и сетую, что так мало читают ее замечательный роман «Узлы». На этот раз ты улыбаешься (отличный ход, Джо!), однако мы не одни, и ты кладешь руки на клавиатуру. Смотришь на экран и хмуришься (хвала небесам, в твоем лице ни капли ботокса).

— Хм…

Похоже, что-то смущает тебя в моей анкете.

Спокойно, Джо. Помни, ты «оправдан и невиновен».

— Я уже уволен?

— Пока нет, но тут нестыковка…

Ты не можешь знать о деньгах, которые я пожертвовал библиотеке, потому что главным условием была анонимность, и дама в совете поклялась, что избавит меня от такой мелочи, как проверка биографии. А вдруг она солгала? Или ты наткнулась на блог доктора Ники с его идиотскими конспирологическими теориями? Или дамочка поняла, что я тот самый Джо Голдберг? Услышала обо мне в подкасте одной истерички, одержимой убийствами?

Ты показываешь мне экран: нестыковка — в моем списке любимых авторов. Я выдыхаю.

— Что-то не вижу здесь Дебби Макомбер, мистер Голдберг.

Я заливаюсь краской. На днях по телефону я упомянул, что решил переехать на северо-западное побережье после прочтения ее «Кедровой бухты». Ты тогда рассмеялась и не без сарказма спросила: «Правда?» Я позиции не сдал, но в контратаку не пошел. Я же не диктатор. Не стал настаивать, чтобы ты непременно прочитала одну из ее книг, — просто сказал, что Дебби помогла мне и что история о добродетельной и справедливой судье Оливии Локхарт и ее парне-газетчике Джеке вернула мне веру в этот мир. Ты ответила, что будешь иметь в виду (обычная отговорка, когда кто-то рекомендует книгу или сериал), но теперь, упоминая об авторе, которого я похвалил, ты подмигиваешь мне.

Да, черт побери, ты мне подмигиваешь! У тебя золотисто-рыжие, словно огонь, волосы.

— Не дрейфь, Джо. Я съем говядину, а ты ешь брокколи. Никто ничего не узнает.

— По рукам, — говорю я, узнав цитату из сериала. — Похоже, кто-то все же побывал в Кедровой бухте.

Кончики твоих пальцев ударяют по клавиатуре. Клавиатура — это мое сердце.

— Я же обещала…

Сразу видно: женщина слова.

— Ты был прав…

Бинго!

— Это прекрасное противоядие от «того ада, что творится в нашем мире»…

О да, малышка, ты уже меня цитируешь.

— Все эти велосипеды и борьба за справедливость как-то успокаивают, — говоришь ты и пускаешься в рассуждения о плюсах и минусах эскапизма (я первым упомянул этот термин в нашем разговоре, и ты подхватила его вслед за мной).

Ты сексуальна и уверена в себе, а я уже успел забыть, что такое испытывать влечение.

— Отлично, — откликаюсь я. — Может, организуем фан-клуб?

— Ага… Но сначала скажи, что же произошло.

Вы, женщины, всегда хотите знать о прошлом, только ведь прошлое осталось позади. Прошло. Его больше нет. Я не могу признаться тебе в том, что эта книга помогла мне пережить тюремное заключение, стала лечебным бальзамом, который исцелил душевные раны от несправедливого ареста. Тебе ни к чему знать эти неприглядные подробности. У всех нас бывают периоды, когда мы чувствуем себя загнанными в ловушку, запертыми в клетку. И не имеет никакого значения, где конкретно настигают нас эти страдания.

Я пожимаю плечами:

— Ничего особенного. Просто черная полоса…

Зато теперь я на собственном опыте знаю, что лучшая литература для тюрьмы — это пляжное чтиво.

— Дебби поддержала меня…

Когда Лав Квинн бросила.

Ты не выспрашиваешь подробности (моя умница!) и говоришь, что тебе знакомо это чувство (кто бы сомневался).

— Не хочу тебя огорчать, Джо, но должна сразу предупредить…

Как мило — ты обо мне заботишься.

— Тут не Кедровая бухта.