Ты меня (не) купишь

Сев за стол, придвигаю к себе стопку ученических тетрадей. Приезд Люкова отвлек меня от работы, а завтра учебный день. До каникул осталось совсем немного. Потом я отдохну: от работы, от любопытных и сочувствующих взглядов коллег, от шепотков и сплетен, от бестактных вопросов и напряженных отношений с родителями учеников. Естественно, все они знают, что у меня роман с Чеховским. Многие думают, что из-за этого Арти стал моим любимчиком, хотя это неправда. Просто мальчишка меньше шкодит. Истории с Лучианой и Ромой оставили на нем след. Он растет без родителей. Каким бы сильным и стойким ни казался, а сестра и дядя для него – весь мир.

Мне удается отвлечься. Я уже заканчиваю проверку, когда слышу голоса на улице. Привстав, выглядываю в окно. Саша на руках выносит в сад смеющуюся Лучиану. Они о чем-то мило воркуют, когда он ставит ее на ноги, целуются, а потом в обнимку смотрят на небо. Саша что-то показывает и объясняет Лучиане, обнимая ее со спины, грея в своих руках и заставляя ее улыбаться.

Ася права, этому парню никто не нужен. Только Лучиана. Он столько сделал ради нее и их будущего ребенка! Это говорит громче любых ухаживаний, на которые у него впереди целая жизнь.

Когда они снова начинают целоваться, я отворачиваюсь. С трудом. За этой милой парочкой не устанешь наблюдать вечность. Но меня это смущает. Я будто в замочную скважину подглядываю.

Чеховской возвращается в комнату поздно. Я зависаю в интернете в поисках интересного свадебного поздравления. Развлекаю себя по максимуму, лишь бы не отправляться мыслями в беспросветную бездну.

– Детка, прости, – мурчит он, склонившись к моему уху.

Его рука ложится на мое плечо, пробирается к шее и чуть надавливает. Его дыхание свежее. Пахнет лимонадом и мятой. Значит, не пил, не курил. Это радует.

– Что делаешь?

– Ничего, – вздыхаю я, закрывая вкладки. – Как посидели? Люков сказал, что ему понадобилось?

– Папаша Евы вызвал их. Хочет помочь им вернуться в страну. Заодно сюда заскочили. Проездом, так сказать. Фазу поздравить.

– Да уж, очень вовремя. Мы весь вечер успокаивали Лучиану.

– Пусть понервничает, – усмехается Чеховской, губами касаясь моего виска и сильнее сжимая мою шею. – Мужчины любят закипевших женщин.

– Ром? – Я привстаю, поворачиваюсь и бедром упираюсь в угол стола. Чеховской ни на сантиметр не отдаляется, блокируя мои движения. – Тебе интересно со мной?

– Нет, – улыбается он уголком губ. – Скучно. Пиздец, как скучно. Сейчас. Но я знаю, кто живет тут. – Он пальцем указывает на мою грудь. – Она вернется. Уже возвращалась. – Взяв за угол шелкового платка, он ослабляет узел и стягивает его. – Не прячь татуировку. Ты себя прячешь, детка.

– Я чувствую себя ущербной, Ром, – признаюсь я, потупившись в пол. – Мне тридцать. Я старше всех них: Аси, Евы, Лучианы. Но они жены, мамы. Даже Лучик ждет малыша! А я неуверенная в себе вдова, не представляющая, как жить дальше.

– А тебе больше ничего не нужно представлять. Только фантазируй, а я буду исполнять желания. И чем изощренней они будут, тем веселее нам будет жить, – его пугающе зловещий голос заползает куда-то в подсознание, расщепляя все мрачные мысли. Даже потаенные уничтожает. – Мы упустили двенадцать лет, детка. Но у нас впереди гораздо больше времени. Ты еще всех их обскочишь. Покажешь, кто тут женщина самого властного и опасного мужчины.

Мои губы изгибаются в улыбке: неясно, кому в первую очередь Чеховской сделал комплимент. То, что он восхищается собой, безусловно. Но это уже не изменить. Да, наверное, мне и не хочется. Я ведь его таким полюбила: эгоистичным подонком, незнающим, сколько у него слабых мест, на которые я могу давить и давить в свою пользу.

– Разбуди, Ром, – прошу я. – Разбуди ту меня. Потому что я чувствую, что умираю.

– Я же говорил, детка, – шепчет он, запуская пальцы в мои волосы, – я не дам тебе умереть. Если ты готова, то я тебя верну. Навсегда верну. Но только для себя. Ты понимаешь, что это значит?

– Мне нельзя смотреть на других мужчин, или им крышка?

– Нет, – скалится он, сверкая белизной зубов. – Тебе крышка, детка.

Я тревожно сглатываю. Знаю, что Чеховской любит играть, в том числе – словами. Но порой его намеки очень сложно понять.

– Я сделаю так, что ты втрескаешься в меня до одури. Трепетать будешь, дрожать от одной только мысли обо мне.

Это уже было. Я чувствовала его каждой клеточкой тела. Он хуже и сильнее любого наркотика. Но все изменилось. Не просто повернулось вспять, а на каждые десять шагов вперед сделало двадцать назад.

– Хочешь со мной на всей скорости в огонь влететь? – Его дыхание скользит по моей щеке. Поднимается вверх, опаляет кожу, задевает волосы. – Предупреждаю, тушить не буду.

– Хочу, – сдаюсь я. – Мое решение не изменилось, Ром. Сжигай.

Больше он не позволяет мне вымолвить ни слова. Накрывает мой рот своими губами, заглушая сорвавшийся хриплый стон. Судорожными движениями сдергивает с меня пиджак, задирает юбку, подхватывает под бедра, усаживает на себя и несет в ванную.