Ты мне, я тебе

— Конечно нет. Однако оба имели приблизительно одинаковый рост и вес, иначе ничего бы не получилось. Оба бритые, с примерно одинаковой шевелюрой — словом, не сильно отличались. Смотри: вот мы с тобой, например. Наш рост и вес приблизительно одинаковы, правильно?

— Да? Я не знаю, — отвечал Джерри.

— Твой рост какой?

— Ровно шесть футов.

— А я пять футов и одиннадцать дюймов. Дюйм разницы. Сколько ты весишь?

— Сто семьдесят восемь.

— Во мне сто восемьдесят четыре. Что нам с тобой плюс-минус три фунта?

Джерри молчал и через застеклённую дверь смотрел на веранду, где моя жена Мери беседовала с Бобом Суэйном и закатные лучи солнца горели в её волосах. Она была смуглая, с отменной фигурой. Я наблюдал за Джерри. Он облизнул нижнюю губу.

— Знаешь, а ведь ты прав, — сказал он, не сводя глаз с Мери. Действительно, мы в смысле роста и веса практически одинаковы.

Он обернулся, и на его щеках выступил внезапный румянец.

— Что дальше про тех парней? И как насчёт других различий?

— Лица, что ли? — переспросил я. — Кто же смотрит на лица в темноте?

— Нет, не лица.

— А что?

— А то кое-что, к чему всё сводится. Ты же не станешь утверждать…

— Стану. Разве что один из двух обрезан, тогда…

— Ты всерьёз полагаешь, что у всех мужчин размер одинаковый? Нет ведь?

— Нет.

— Бывают как у слона, а бывают как у муравья.

— Могут быть исключения, — сказал я, — но в целом у колоссального большинства разница с нормой не больше сантиметра. Мой друг говорит, что это для девяноста процентов так и только у десяти есть заметное отклонение от среднего.

— Не верю. — Джерри помотал головой.

— Проверь. Найди девицу поопытнее и поинтересуйся.

Джерри втянул большой глоток виски, по-прежнему пристально глядя на Мери издали.

— А остальное? — спросил он.

— Ну, остальное — запросто.

— Как же, запросто! Сказать тебе, почему всё это чушь на постном масле? У мужа и у жены, проживших вместе несколько лет, появляются общие привычки, вроде как правила поведения. Новенького сразу определят. Да ты же сам понимаешь! Попробуй влезть со своим уставом, и женщина, как бы она ни разгорячилась, мигом почует неладное. Мигом!

Я возразил, что под любое правило можно подстроиться, надо его только заранее описать во всех деталях.

— Это не у всякого язык повернётся.

— Всё строится на взаимности. Каждый рассказывает другому всё без утайки. Что он делает, с чего начинает, как продолжает — от начала и до конца.

— О Господи, — охнул Джерри.

— Каждый выучивает роль, делается вроде актёром. Влезает в чужую шкуру.

— Хорошо на словах, — вставил Джерри.

— Приятель мой говорит, что нет ничего проще. Единственное, о чём надо помнить, — это не увлекаться и не пускаться в импровизации. Строго выполнять полученные указания.

Джерри отпил ещё и ещё раз посмотрел на Мери. Потом откинулся на диване с бокалом в руке.

— И ты говоришь, эти двое так всё и разыграли?

— Да, и не только сыграли, но и продолжают играть. Раз в три недели.

— Фантастика, — сказал Джерри. — Причём чертовски опасно. Представь себе, какая буря начнётся, если застукают! Немедленный развод — два развода, по обе стороны улицы. Овчинка того не стоит.

— Рисковое дело, — согласился я.

— Гости расходятся, — заметил Джерри. — По домам, по жёнам.

Я промолчал. Мы молча сидели, допивая виски. Гости снова собирались в салоне.

— А этому твоему приятелю, ему понравилось? — неожиданно спросил Джерри.

— Он говорит, здорово. Все ощущения усилены во сто крат именно из-за риска. Да и вообще, говорит, ничто не сравнится с тем, чтобы изображать мужа, когда жена ни о чём не подозревает.

Мери вошла с веранды вместе с Бобом Суэйном. В одной руке она держала пустой бокал, в другой — огненную азалию, сорванную в саду.

— Я тебя видела, — сказала она, наставив на меня цветок на манер пистолета. — Ты десять минут подряд не закрывал рта. Что он тебе излагал, Джерри?

— Грязную историю, — осклабился Джерри.

— Как всегда, когда напивается.

— Отличная история, — продолжал Джерри, — но совершенно неправдоподобная. Попроси, чтобы он тебе как-нибудь её рассказал.

— Я не люблю грязных историй, — отрезала Мери. — Пойдём, Вик, пора уже.

— Погоди, — сказал Джерри, уставясь на её пышный бюст. — Давай ещё выпьем.

— Нет, хватит, спасибо. Дети плачут, ужинать просят. Погуляли — и будет.

Джерри встал.

— Ты даже не поцелуешь меня на прощание?

Он нацелился поцеловать её в губы, но она быстро отдёрнула голову, и он только мазнул её по щеке.

— Отойди от меня, Джерри, ты пьян.

— А я не пьян, я влюблён.

— Остынь, мальчик! Терпеть не могу пошлятины.

Она вышла из комнаты, неся перед собой грудь, как стенобитный таран.

— Пока, Джерри. Спасибо за вечер.

Мрачная, Мери дожидалась меня внизу. Там же стояла и Саманта. Она прощалась с гостями. Саманта! С длинными умелыми пальцами, с шелковистой кожей, с гладкими опасными бёдрами!

— Не вешай носа, Вик, — сказала она, сверкнув белозубой улыбкой.

Она была как первый день творения, как начало мира, как первое утро весны.

— Спокойной ночи, дорогой, — издали сказала она, и её пальцы, не коснувшись, сжали меня так, что я задохнулся.

Я вышел вслед за Мери на улицу.