Ты - мое дыхание

Когда на правой стороне дороги замаячил наконец узорчатый красный козырек «Эстеллы», часы показывали уже половину восьмого. Борис тихонько выругался, припарковал джип на углу и вышел из машины. Ее он увидел сразу. Надежда сидела за ближайшим к витринному стеклу столиком и медленно потягивала коктейль через соломинку. Он вдруг подумал, что Надька совсем не изменилась и хороша, как шесть лет назад: и пальцы все такие же изящные, и профиль тонок и юн, и даже губы совсем еще девичьи. Машинально поправил ворот рубашки и направился к стеклянным дверям с красными пластиковыми ручками. И не мог он знать, что в это время Селиверстов, только что переговоривший с кем-то по рабочему телефону, начинает набирать номер его мобильного. Не мог слышать, что мобильный, забытый в кармане пиджака, пищит призывно и монотонно. И Селиверстов снова набирает номер и снова, чертыхаясь, кладет трубку на рычаг…

* * *

Проснулась Поля поздно. Так поздно, как никогда раньше. Когда она разлепила опухшие тяжелые веки, будильник на тумбочке показывал уже три часа дня. Да, в общем, в этом и не было ничего удивительного. Легла она только утром, дождавшись, пока за Сухановым захлопнется дверь. Он и вовсе не спал этой ночью: постель была несмятой и холодной. Поля думала, что уснуть не сможет ни за что, так просто полежит, согреется, но почти мгновенно провалилась в тяжелый, нездоровый сон. Во сне ее преследовали сумбурные видения: Борис, играющий на гитаре и поющий песни на незнакомом, непонятном языке, Ирочка Ларская, смачивающая волосы пенкой и на том же языке подпевающая, еще почему-то преподаватель по международной журналистике, ставящий жирный «неуд» в ее зачетку, и Антон… Во сне она даже не помнила, как его зовут, только видела развевающиеся по ветру волосы цвета воронова крыла, слышала голос, чарующий и ласковый, и силилась докричаться до него. Но крика не получалось, а рот раскрывался беззвучно и беспомощно, словно у рыбы… С этим криком она и проснулась. Сердце колотилось больно и бешено, батистовая ночная сорочка взмокла под мышками и на груди. Поля потерла дрожащими пальцами виски и села в кровати. Впервые в жизни ей было стыдно за собственный сон: что-то нехорошее мерещилось в том, что во сне она тянулась к Антону. И оттого, что всплыло в памяти имя, мгновенно и ясно вспомнился весь вчерашний вечер: старинные самовары вдоль стен, водка в хрустальном графинчике, чужая ладонь, накрывающая ее кисть…

«Князь ты мой, князь, зачем, откуда ты взялся на мою голову? И не вовремя-то как! А может быть, как раз вовремя?..»

Она, не одеваясь, в одной сорочке и босиком, прошла на кухню, достала из холодильника «тетрапак» с соком, налила полную чашку, выпила. Почувствовала, что не напилась, налила еще. С тоскливым стыдом подумала: «Сушняк… Вот и допьянствовалась до похмелья, подруга!»

Поле действительно было стыдно. И прежде всего из-за торопливого отчаяния, с которым она кинулась искать утешения на груди незнакомого человека. Ведь кто знает, что там на самом деле было между Сухановым и Ирочкой? Кто знает, кроме них самих, Бога на небе да какой-нибудь бабки-ворожеи? Подумала, торопливо взлохматила пальцами волосы и решительно подошла к рабочему кухонному столу. Там в одном из деревянных ящичков вместе с пленкой для вакуумной упаковки и пищевой фольгой лежала старая колода карт. Поля прятала ее от Бориса, потому что тот безжалостно высмеивал ее пристрастие к доморощенному, примитивному гаданию и раскладыванию пасьянсов.

— Ну если тебе так уж хочется картинки пораскладывать, сядь к компьютеру, — говорил он обычно. — Там тот же пасьянс, только еще «рубашки» можно менять по собственному желанию и пальцы не надо мусолить.

— Ты не понимаешь, — упрямо отвечала она и перепрятывала в новое место свои драгоценные карты с лоснящимися и вытертыми клеточками на оборотной стороне.

Карты пахли старой бумагой и почему-то сдобным тестом. Поля вытащила из колоды червового короля, положила его на стол, раскрыла полколоды веером, достала червовую даму.

«Если жена, то должна быть той же масти, потому что муж и жена — одно тело, одна душа, одни мысли… Тогда, может быть, Ирочка Ларская должна быть теперь червовой? Что ж ее в пиковые сразу-то записывать? А я уж как-нибудь на роль трефовой, старой, скучной, как раз темноволосой…» Ей снова вспомнилась Ирочка с ее светло-русыми волосами в мелкую кудряшку, с глазищами цвета темного янтаря и манерой держать голову гордо и независимо. Может быть, слишком гордо и независимо, а от этого демонстративно и неестественно. Но Борьке-то этого не объяснишь! Да и зачем объяснять? Мерзко все это и унизительно…

Поля уронила лицо в ладони и заплакала. В таком виде, в одной ночнушке, с босыми ногами, растрепанными волосами и красными глазами, ее и застала тетя Даша, открывшая дверь своим ключом.

— Вы не заболели, Поля? — спросила она первым делом. Потом перевела взгляд на карты, понимающе покачала головой и неожиданно предложила: — А хотите я вам погадаю?

— Нет, спасибо… Я ведь всерьез в это не верю. Так только…