Ты мое дыхание (СИ)

Я ругала себя и изо всех сил старалась перестать об этом думать. Вертелась на кровати, выбирая позу поудобнее и мечтая о том, что вот-вот наступит спасительное забвение. Сегодня я так устала, что наверняка усну безо всяких сновидений. Лишь бы это случилось побыстрее…

Но сон не шел, а мои фантазии и не собирались утихать. Когда я в очередной раз взглянула на часы на экране телефона, было уже начало пятого. Зачем я только согласилась поехать сюда?

Правда, выбор у меня был не очень-то большой. Возвращаться и искать ночью ключи не только не хотелось, эта перспектива еще и здорово пугала. Стоило подумать о черной и мрачной подворотне, куда загнал меня тот урод, как снова кидало в дрожь и сердце начинало биться, как сумасшедшее.

Инга работала в ночную смену, а ехать к родственникам я тоже не могла. Не те отношения были у нас, чтобы заявляться к ним посреди ночи.

Да и сам Ольшанский в общем-то не оставил мне выбор. Все мои возражения потонули в его категоричности, с которой он заявил, что я переночую у него. И ведь вел себя безукоризненно, как гостеприимный хозяин. Вопреки моим опасениям не донимал внушениями. Даже комнату отдельную предоставил, еще и спокойной ночи пожелал. Знал бы он, какая она у меня спокойная…

Не помогали ни бараны, которых я честно пыталась считать, ни медитации, ни дыхательная гимнастика, технику которой я неожиданно сумела выудить из недр памяти. Ничего не помогало. Промучившись еще минут сорок, я выбралась из кровати и подкралась к двери. Приоткрыла ее и прислушалась. Почти не сомневалась, что Ольшанский спит давным-давно, но все равно должна была убедиться, прежде чем выходить из комнаты. Вокруг действительно царила полная тишина.

Стараясь двигаться как можно осторожнее, я отправилась на кухню. Если в холодильнике найдется молоко, может быть, хотя бы это поможет уснуть. Я, правда, сомневалась, что действие теплого молока окажется сильнее снедающего меня возбуждения, но вариантов все равно не было. Надо было попробовать еще хоть что-то, раз уже все использованные способы не принесли никаких результатов.

Мне повезло. В огромном, почти до потолка, холодильнике была целая бутылка молока. А выше на полочке даже мед обнаружился. То, что Ольшанский, похоже, понятия не имел, что на холоде мед не хранят, сейчас мне было только на руку: не придется шарить по кухне, разыскивая его в других местах. А тусклого света фонарей, проникающего сквозь незашторенное окно, должно хватить, чтобы подогреть себе снотворный напиток и побыстрее юркнуть обратно в комнату. На всякий случай.

Я открутила крышечку на бутылке и повертела головой в поисках подходящей посудины. И в следующее мгновенье вскрикнула, разжимая пальцы, когда в кухне неожиданно вспыхнул свет.

Бутылка грохнулась на пол с противным чвакающим звуком, и холодная жидкость окатила мои ноги. Но лучше бы она вылилась мне на голову. Может, это хоть немного помогло бы прийти в себя. Не смотреть так на него. Не пожирать глазами. Не пытаться впитать и запомнить каждую клеточку совершенного тела.

Зачем я согласилась приехать сюда? Зачем выбралась из комнаты и пошла за молоком? Зачем вообще встретила этого человека? У меня ведь даже не получалось скрыть тех чувств, которые он вызывал во мне. И хотела бы, да только где найти на то силы, когда он был таким… таким…

Я никогда раньше не видела обнаженного мужчину. Почти обнаженного, если не считать облегающих и высоко закатанных джинсов. Мой первый и единственный секс сопровождался почти полной темнотой, но тогда мне и не хотелось ничего рассмотреть. А сейчас я в буквальном смысле не могла оторвать глаз.

Его волосы еще были влажными после душа, а на плечах блестели капельки воды. Широченных плечах. Я смотрела на бронзовую от загара кожу, на то, как бугрятся мышцы, как вздымается при дыхании грудь. На ней почти не было волос, лишь тонкая темная полоска посередине. Такая же убегала по животу вниз, скрываясь за поясом брюк. Будто дразня меня. Вызывая дикое и совершенно неконтролируемое желание провести рукой по этим волоскам. Они, наверно, мягкие и шелковистые на ощупь и будут щекотать пальцы. Или губы, если дотронуться до его груди ртом.

О чем я думаю? Что вообще за безумие творится со мной? Хуже всего было то, что он это понимал. Не мог не понимать. Смотрел на меня, и, казалось, этот пронзительный взгляд проникал под кожу, грозя сжечь все внутренности. Я и ощущала себя именно так: будто медленно плавилась в огне. Было больно, страшно… и сладко.

Сбежать бы, спрятаться от него и, в первую очередь, от себя хотя бы в комнате, но для этого надо было как-то обойти мужчину, который перегородил собой вход в кухню. Да и как я могла сбежать, оставив на полу целое озеро из пролитого молока?

Я с трудом отвела глаза от Ольшанского и уставилась на белую лужу под ногами.

— Простите… Я старалась не шуметь, думала, вы спите уже. Хотела молока… и вот.