Ты – мое сокровище

— Эта женщина?.. — спросил Мбума, который поджаривал хлеб на костре возле отмели. Негр глядел куда-то вдаль, в сторону острова Тиберина. Низкое солнце красило оранжевым крыши домов, а по небу плыли лиловые облака. Медленно и торжественно Мбума произнес: — Эта женщина будет матерью твоих детей, Клаудио, и поведет твоих овечек к большой реке!

— Мбума, ты велик! — И Бокки снова застрочил огрызком карандаша.

На третьем этаже дома, что на проспекте Мандзини, вот уже третий час шло экстренное совещание. Вокруг длинного стола сидели Эцио Моши, руководитель секции RAI, режиссер Микеле Морин, продюсер RAI Франческа Витоколонна, актриса Симона Сомаини, агент Елена Палеолог-Росси-Строцци и президент секции художественной литературы Уго Мария Рисполи.

Только что закончилось чтение сценария третьей серии.

Все молчали.

Молчание прервал Моши:

— Симона, ты уверена, что расположена показывать грудь? Можно, например, придумать какую-нибудь почечную колику или кисту, на худой конец…

Симона Сомаини вытирала слезы:

— Нет! Это так прекрасно… Наконец-то в сценарии появились сердце, душа. Это лучшая из серий. Для такой серии я на все согласна, даже обнажить грудь, которая для многих женщин создает такие проблемы.

Опытная профессионалка Елена Палеолог-Росси-Строцци тут же подхватила мяч на лету:

— Это должно отразиться на гонораре моей клиентки!

— Конечно, конечно, — раздраженно остановил ее Уго Мария Рисполи. — Но не слишком ли жестока сцена в операционной, когда докторша при смерти? Вся эта кровь, дефибрилляторы… Подумайте о публике.

— Нет, доктор. Пусть все в этом месте подумают, что наша героиня умрет. Это будет обжигающая сцена.

— Правильно! — загорелась Сомаини. — Это ключевая сцена. И пусть будет кровь. Публика должна понять, что докторша такая же, как все, и может умереть под скальпелем, как любая другая. Пусть в этой сцене узнают себя!

Уго Мария Рисполи с сомнением покачал головой:

— Ну-ну… Будем надеяться, что нам не заморочат головы разные ассоциации…

— Не волнуйтесь. Много мы показывать не будем. Я хочу вызвать эмоции, а не устраивать бойню, — вмешался режиссер.

— Морин, вы висите на волоске. Если облажаетесь, можете забыть про мини-сериал о Пертини.

Воздух в комнате похолодел, как будто заработали все кондиционеры разом.

Режиссер провел рукой по волосам и подумал: «Ладно, здесь я рискую задницей, зато спасаю свои двадцать пять сантиметров». Он взглянул на Уго Марию Рисполи и безмятежно покачал головой:

— Не беспокойтесь. Все будет отлично.

— А кого вы прочите на роль Джона Престона и этого… как его… Мбумы? — спросила Франческа Витоколонна, которая делала какие-то заметки в блокноте.

— Исполнители у меня есть, — ответил Морин. — Это прекрасные театральные актеры.

Больше вопросов не было.

— Ну ладно… тогда… в добрый час, — заключил Уго Мария Рисполи, закурил сигарету и поднялся. — Но прошу вас, эти груди… Все-таки первый опыт!

В павильоне № 2 рабочие сцены уже поставили декорацию операционной. В дневном плане съемок сцена операции числилась последней.

В гримерной № 12 с Паоло Бокки и Мбумой работал костюмер. Бокки, в зеленой операционной блузе, погляделся в зеркало и сразу почувствовал себя на коне. Это была его вторая кожа. Мбума выглядел хуже. Гримерша наложила на его лицо кило три тона, чтобы спрятать следы псориаза, и теперь он был похож на зеленого зомби.

— На этот раз нам повезло, Мбума, я это нутром чую. Поедем мы с тобой на остров Маврикия. Белые пляжи, креолочки, море… Целыми днями ничего не будем делать…

В дверь постучали.

Это был ассистент режиссера.

— Если угодно спуститься, то мы готовы…

Бокки посмотрел на Мбуму, махнул рукой:

— Готовы! — И положил в карман брюк какой-то пакетик.

— Дай-ка еще беленького! Инея дай! Нет, этот слишком резкий… Чуть-чуть уберем… — Это командовал Марцио Де Сантис, главный оператор. Он, как лозоходец, бродил по павильону, тыча в воздух экспонометром. Усталые осветители перетаскивали с места на место прожектора и не могли дождаться, когда же кончится этот сумасшедший день, за который отсняли восемнадцать сцен.

— Эй, Марцио, когда кончим? Уже шесть часов! Я бы хотел встретить Рождество дома! — сказал Умберто, главный осветитель.

Механик уже заканчивал подъем тележки оператора:

— Умбе, ну можно хоть посмотреть на Сомаини? — И он руками очень выразительно очертил роскошные формы актрисы.

— Мальчики! — вмешался помреж, молодой парень с волосами, завязанными хвостиком, и эспаньолкой. — На площадку не входить! Пока снимаем, никто не должен болтаться под ногами. Сомаини против!

— Ну во-о-от! — поднялся хор разочарованных голосов.

— Еще поправь. Две и восемь — и мы готовы, — бросил Марцио Де Сантис первому оператору, и тот сразу сменил диафрагму в камере.

— Ну что, порядок? Можно снимать? Давай актеров! — Морин сидел перед монитором. Рядом, со своим неразлучным блокнотом, примостилась на табуретке Антонелла Иоцци.

Вошла Сомаини в халате. Парикмахерша на ходу поправляла ей прическу:

— Чао, Симона… У нас все готово!

— Всем добрый вечер! — обратилась актриса к труппе.