Ты мой

– Твоя татуировка на спине, – мягко говорит он и проводит пальцами по тому месту, где она находится. – Почему ты так думаешь? Ведь иногда нужно уйти, чтобы сделать любимого человека счастливым.

«The one who really loves you will never leave you» [12].

Именно так гласит мое тату. И я никогда не откажусь от этих слов.

– Если ты действительно любишь, ты никогда не уйдешь. А то, о чем говоришь ты, лишь предлог. Предлог, который многие из нас ищут и находят.

Я смотрю на свою руку, покрытую разнообразными татуировками. Между ними нет никакой связи, но все они несут определенный смысл.

– Любовь проста лишь на словах. А на самом деле… – говорю я и замолкаю, задумавшись. – Сделать человека счастливым, уйдя, невозможно. Если это не твой ненавистник, конечно. Семья, друзья, любовники… не важно, кто вы друг другу. Уйдя, ты причинишь боль. Но никак не счастье.

Мой взгляд задерживается на татуировке с пластырями. Я провожу по ней пальцами, а затем поднимаюсь выше к татуировке, изображающей полные слез глаза.

– Раньше на месте татуировки с пластырем были милые ушки с бантиком Минни Маус. Я всегда любила вещи с ее изображением. И это знали все. Но дарил мне такие вещи только лишь Джейсон. В семнадцать лет я решила оставить на своем теле напоминание, которое поймем лишь я и он. Но вскоре об этом пожалела. Он ушел, а напоминание осталось навсегда. Поэтому я перекрыла ее пластырями, которыми будто заклеила рану. Хотя, кажется, она не заживет никогда.

Аарон берет мою ладонь и кладет ее себе на грудь, где набиты большие и красивые крылья, а над ними одно единственное слово. Forgiveness [13].

– Я винил всех в смерти родителей. Водителя, себя, их самих. Я ненавидел всех вокруг. Единственным светом тогда была Эмили. Было тяжело объяснить ей, где мама с папой и почему они до сих пор не приехали. Я часто закрывался в комнате. Пил, курил. В общем, пытался всеми способами забыться. В один момент мне просто снесло крышу. Я в очередной раз закрылся в комнате, но не для того, чтобы напиться или покурить. Нет. Я больше не хотел жить.

Он говорит об этом с таким спокойствием, будто это случилось не с ним. Но, хотя на его лице нет ни намека на волнение, сердце готово выскочить из его грудной клетки.

– Джен, мама Ноа, тогда взяла отпуск, чтобы не оставлять меня и Эмили одних. Но в тот день она ненадолго вышла из дома. А я в пьяном угаре не придумал ничего лучше, чем забраться на крышу двухэтажного дома. Такая высота не убила бы меня, а лишь сделала бы инвалидом. Но тогда я не понимал этого.

Я уже готов был прыгнуть, но увидел вышедшую на улицу сестру. Она присела на террасу и болтала ногами, напевая себе что-то под нос. Ей тогда было всего пять лет. Я стоял на карнизе и смотрел на нее. Такую маленькую и беззащитную. И в голове проскочила мысль: «А кто же защитит ее, если не я?»

Да, у нее есть бабушки и дедушки, тетя и дядя, есть Ноа и Мелани, которые любят ее. Но они никогда не будут любить ее так, как я. Как мама и папа. Она никогда не узнает, что такое родительская любовь. Еще не осознав ее, она потеряла родителей. Получалось, что я намеренно хотел лишить ее и брата. Я не мог такого допустить. Но я был пьян и еле держался на ногах.

По моему телу пробегает волна мурашек. О боже! Только не говори, что ты упал с крыши, и она это видела. Не говори об этом, Аарон, пожалуйста.

– Я не удержался. И вместе с бутылкой виски в руках упал в паре ярдов от нее. Я отключился сразу же. Но когда на минуту пришел в себя, слышал лишь то, как она звала меня своим детским голоском. А я ничего не мог сделать. Даже открыть глаза. Очнулся я лишь на следующий день в больнице со сломанными ребрами и черепно-мозговой травмой. Как потом мне рассказали, Эмили сидела возле меня, пока не вернулась Джен. После этого я дал себе обещание, что никогда ее не брошу.

Вот теперь его голос дрожит. Бэйкер переходит на шепот.

– Она два года ходила к психологу после случившегося со мной и новости о смерти родителей. А я вместе с ней. Потом я набил эту татуировку. Простив родителей за то, что оставили нас. И себя за то, что не справился со всем этим.

– Ты не должен был винить себя, Аарон. Ты был ребенком. Тебе нужна была поддержка.

Я не замечаю, как по щекам скатываются слезы, пока Аарон не стирает их с моего лица. Его жизнь совсем не такая, какой я ее себе представляла. В ней нет ничего хорошего, лишь боль и страдания. И его правило не впускать никого в свою жизнь более чем понятно. Он больше не хочет никого терять.

– Через полгода я вернулся в хоккей и увлекся мотогонками. Логану это не нравилось, так как вместе со мной этим увлекся и Ноа. Но он владелец мото-бизнеса, рано или поздно это случилось бы. Так я вернулся к нормальной жизни. Ну или похожей на нее.

Я молчу. Потому что сказать мне нечего. Теперь передо мной совсем другой человек: не тот Аарон, к которому я так привыкла, а парень, который открыл мне свою душу и по кусочку собирал мое сердце воедино.

– Я бы хотел пообещать тебе, что никогда не уйду, но это будет ложью, Эмма. Я не могу обещать того, чего не знаю.