Она прижата грудью к столу так, что не пошевелиться. Платье задрано вверх, ноги грубо раздвинуты коленом. Полоска шёлка в промежности с треском разорвана. Нина чувствовала, как в неё с трудом входит член.
Довольный вздох и горячий шёпот на ухо:
– Останься со мной. Всё ещё можно исправить. Мать отправлю в богадельню. Аиша уже в психушке… – Резкий толчок и горячая плоть жёстко дерёт её на сухую. Он сбивчиво выговаривал между шлепками: – Ты я и дети. Так должно быть!
Она скулила, намертво прижатая щекой к толстой дубовой столешнице, не в силах сбросить тяжёлое тело. Вот и настиг бумеранг. Ещё один. За слёзы кого-то из брошенных ею мужчин.
Нина прошептала хрипло, с трудом продавливая слова сквозь сжатое пальцами горло:
– Отстань от меня. Зачем я тебе?– глупо было на что-то надеяться.
То, где у Светличного была совесть с остервенением входило в неё на всю длину.
Пульс с шумом бил в виски. Нина задыхалась, теряя сознание.
– Потому что ты шалая, – рычал он, между толчками и довольными стонами.– Самая сладкая. Кошка… дурею, рядом с тобой… Крышу сносит напрочь…
На этих словах была выбита дверь.
Брюнет сорван с распластанной, полуживой худышки.
Она с шумом втягивала воздух, расправляя сжатые лёгкие, с трудом соображая, что происходит.
Маты, громкие презрительные слова на чеченском. Глухие удары ногами по телу извивающегося на полу насильника.
– Я мать твою успокаиваю, а ты!– обещание, которое радует даже в такой обстановке.– Леча, с тобой разберётся!
Нина не помнила, как оказалась в машине, не видела дорогу до дома. В гудящей голове путались мысли. Она, словно в тумане наблюдала за пролетающими за окном автомобилями.
Сочувствующие взгляды телохранителей, бросаемые в зеркало. Их сбивчивые извинения и обещания больше никуда не пускать одну.
Она смыкала веки, не желая никого видеть. Стыдно, противно до мерзости и саднящая боль там, где обычно получала наслаждение.
Щёки горели, проклятия застыли в отёкшем горле.
Светличный в очередной раз растоптал не её тело, а душу.
Хотелось реветь, уткнувшись носом в стекло, скулить, словно шавка побитая, но нельзя.
Она с горькой усмешкой на пухлых губах, запустила пальцы в карман неизвестно кем накинутого пальто.
Прохладный пластиковый прямоугольник уютно лёг в ладонь.
Вот оно, признание заказчицы и верная статья, избавляющая от главного врага.
Всё в этой жизни имеет цену.
Сегодня она заплатила за свою свободу и безопасность детей…
Глава 23.2
– Не вздумай лезть в ванну!– Бероев рычал, выслушивая сбивчивый рассказ шатенки.– Слышишь?! Если ты спустишь это на тормозах, мне придётся размозжить ему голову! Отличный шанс лишить его детей и дать по мозгам. Здесь он точно не выпутается, даже если простишь в итоге, можно шантажировать, иначе он повторит снова и снова!
Олег, немного помолчав, выдал не свойственное:
– Прости! Зря я тебя к нему отсылал. Он будто чует твой запах в радиусе ста километров.
Нина разревелась, сквозь всхлипывания пробормотав:
– Жду тебя…
Человек, которому могла рассказать всё, прорвал плотину нервов.
Она уткнулась в подушку, глотая слёзы. Олег прав. Светличный будет пытаться при любом случае залезть на неё, как голодный пёс на суку с течкой.
Ощущать себя сучкой в таком ракурсе не хочется. Этому надо положить конец раз и навсегда!
Уйти незаметно не получилось. Дочь чувствовала, что со ставшей молчаливой матерью что-то произошло. Она вышла в холл следом за ней.
– Кто тебя так? – Лиска показывала на шею.
Нина торопливо наматывала на саднящее горло шарф, попробовав отмахнуться.
– Это я ушиблась.
Старательно растянутая улыбка не помогла. Девочка видела дорожки слёз на родном лице. Она качала головой, отметая неправдивое объяснение.
– Там следы от пальцев!– Алиса решительно проговорила.– Нельзя прощать! Тот, кто это сделал – должен ответить!
Маленькая большая девочка умолчала, что знает, в чей дом собиралась мать несколько часов назад. Она предпочитала не лезть в отношения родителей, но сейчас была взбешена. Молчаливые объятия, чтобы не притянуть внимание братьев и выражение полной поддержки во взгляде ярко-голубых глаз.
То, что сейчас было нужно.
Нина с отрешением смотрела в окно медицинского кабинета, пока из неё изымали ДНК Светличного.
Прохладное гинекологическое кресло, неприятные инструменты, водянистые глаза врача. В ней всё кричало, требуя убраться из этого места.
Ответы на неудобные, полные холодной чёткости вопросы об испытанном унижении. Стыдное чувство принудительного участия в исключительно чужом удовольствие. Рассуждение вслух, но будто не с ней о возможных неприятных последствиях.
Сколько несчастных женщин ежегодно проходит через этот кошмар?
Дождь со снегом стучались в окно. Ни единого просвета на небе, ни лучика.
Совсем как в её жизни.
Заледеневшая душа в опустошении, слезах и шрамах. Главное не позволить проглотить себя отчаянию. Не верилось, что когда-то чёрная полоса закончится.
Хотелось жить, как большинство людей, заботами о насущных делах, купаясь в мужской любви, а не быть ею изнасилованной.
Простое женское счастье, которого кто-то там наверху лишил её во второй раз.