Ты мой выигрыш

— Сема, — снова позвала его Алиса, — скоро все закончится. Тебя больше никто не будет мучить. Я наняла киллера, он убьет Максима, а потом Лизу и их ребенка. Останемся мы: ты, я и Ваня. Я люблю тебя, Сема…

Что-то щелкнуло в голове Семена. Словно в нем была заложена какая-то программа, запуск который возможен после произнесения нужной команды.

— Что ты сказала… моего внука…

Ольга! Она снова хочет убить плоть от его плоти! Нет! В этот раз он ей не позволит этого! Руки сами потянулись к горлу девушки. Сжимая пальцы все сильнее и сильнее, Семен жестко вбивался в чужую плоть. Алиса сперва приняла это все за игру, но, когда воздуха в легких не осталась, а Семен не думал отпускать ее горло, принялась отчаянно вырываться. Ничего не вышло. Безумие, написанное на лицо мужчины говорило, что он ни за что не отпустит девушку. Страшная догадка озарило умирающий мозг — смерть пришла за ней. И тут собственное тело сыграло с Алисой злую шутку: умирающая от удушья девушка забилась в агонии от последнего, самого мощного в своей жизни оргазма…

Семен кончил следом за ней. Вытащив обмякший член из мертвого тела, мужчина с безразличием посмотрел на Алису. Широко распахнутые глаза, раскрытый рот, раскинутые руки и ноги… Внутри не дрогнул ни один мускул. Семену было все равно. Он окончательно сошел с ума…

Глава 22. Лиза

Максима не было уже две недели. Мне страшно. Так страшно, что все тело судорогами сводит от напряжения. Постоянно кажется, что сейчас в домик Ольги Никитичны зайдет киллер, посланный убить и меня… В моей голове до сих пор не было понимания, за что родной отец Максима решил его убрать. Что должно произойти с человеком, чтобы решиться на такой поступок?

Оправдываю Семена Анатольевича, а потом сразу думаю, зря. Ведь, это он отправил моего ребенка в интернат, больше некому. Но почему? Мог бы отдать его нам, мы бы уехали, исчезли… Почему этот человек так жесток?

Я переживаю за Максима… Я люблю его… Люблю и буду любить всегда. Не вырвать мне это чувство из груди, потому что оно там не растет — оно и есть моя душа, сердце, а без них человек не может существовать. И с каждым новым днем я понимаю: попроси Максим меня сейчас быть с ним, попробовать начать сначала, и я соглашусь. Я готова разрушить его брак… только чтобы быть с ним, потому что устала жить в пустую. Я счастья хочу! Любимой хочу быть! Мне нужен рядом родной и близкий человек!

Порой ругаю себя. Дура, он на тебя столько грязи вылил, столько слов наговорил. Унизить пытался. А ты его любишь. Но я гоню эти поганые мысли, потому что делал это Максим по незнанию. И если я не найду в себе силы для прощения, тогда зачем жить? Я знаю его и уверена, он сейчас себя корит не меньше за совершенные поступки…

За время отсутствия Максима я поняла, что расскажу ему о нашем сыне. Он должен знать. Не только я страдала все эти годы. И он мучился. Вспоминаю наш разговор в больничной палате… Его обманули, как и меня. Он тоже имеет право знать правду!

Апрель уже во всю хозяйничает в нашем городе. Заметно потеплело. Я с каждым днем все больше отхожу от болезни. Ольга Никитична в прошлом работа медсестрой, ей меня лечить не сложно. Я так прикипела душой к этой милой женщине, что решила никогда с ней больше не расставаться. Она за недолгое время стала мне роднее всех.

Последние дни я стала выходить на улицу. Свежий воздух приятно наполняет легкие и гонит из головы горестные мысли. Вот и сегодня, уже под вечер, выбралась на улицу, чтобы посидеть на лавке в саду за домом.

— Лиза, — я узнаю его голос из миллиона, Максим.

Поворачиваюсь, чтобы удостовериться, что мне не показалось. Нет, не показалось. Он стоит всего в паре шагов и смотрит на меня завороженно. Невольно улыбаюсь от стеснения. Сколько в его взгляде восхищения, радости, желания… Как давно на меня так не смотрели. Подходит ближе. А у меня сердце начинает в груди биться от волнения, и щеки гореть начинают… Я волнуюсь, как девчонка.

Подходит ближе. И я уже полной грудью могу втянуть его запах. Он пьянит меня. Заставляет могу кровь быстрее бежать по венам. Максим садится рядом со мной. И я кожей чувствую тепло, исходящее от него. Оно такое зовущее, такое родное, знакомое, что я усилием воли сдерживаю порыв, чтобы не прижаться к Максу.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он, глядя мне в глаза.

А мне кажется, что он не в глаза мои смотрит, а прямо в сердце. Он все видит, все знает, понимает. И мне не нужно собираться с мыслями, чтобы ему все рассказать. В этом нет необходимости. Но я все равно отвечаю:

— Все хорошо, иду на поправку. Как твои дела? — в моем вопросе скользит тревога, которую мне не удается скрыть.

Максим чуть хмурит брови и в глазах сразу усталость появляется, но улыбается мне в ответ и отвечает:

— Все хорошо, скоро все закончится, не переживай.

— Но твой отец, — начинаю было я.

— Маленькая моя, — он касается своим лбом моего и говорит с закрытыми глазами, — давай не будет сегодня о нем. Давай, вообще, ни о чем больше сегодня не будем говорить, только о нас.