Ты мой закат, ты мой рассвет (СИ)

Это... сбывшееся ожидание? Как будто она смотрит на меня и думает: «Что и требовалось доказать: неуклюжая, больная и ненужная».

Так же молча, не произнося ни единого звука, забирает осколки тарелки из моих рук. Осматривается, находит Асино полотенце и заботливо укладывает все туда.

— Это просто тарелка, - вступается за меня мать. - Даже если она дорогая и единственная в своем роде - она не стоит всей этой трагедии.

Руки свекрови замирают над свертком на несколько замороженных секунд, а потом она поворачивается ко мне и тихо, но очень жестко спрашивает;

— Разве я разрешала это трогать?

Я всегда боялась, когда со мной разговаривают вот так: словно я самый ужасный человек на земле.

Родители никогда на меня не кричали и никогда ни за что не ругали. То ли я была такая меланхолия с рождения, то ли у моих родителей случалась какая-то воспитательная магия, но обычно, если я давала повод, мне хватало просто осуждающего взгляда матери или отца. Пары слов о том, что они меня будут любить, но сегодня я их очень разочаровала.

Я потом, без преувеличений, не могла спать по ночам, пока не заслуживала прощение.

Даже если меня прощали через пару дней.

Даже если от меня вообще никто не требовал исправления.

После того, что случилось на моем выпускном...

Я поняла, что интонацией, если использовать ее правильно, можно даже убить.

И сейчас происходит как раз это. Я чувствую себя совершенно голой, с содранной кожей, выставленной на обозрение с табличкой на груди: «Ей ничего нельзя доверить».

— Вера, может, ты вспомнишь, что это уже... - снова заступается за меня мама, но на этот раз уже я останавливаю ее выразительным взглядом. Она недовольно сводит брови, но в конечном итоге отказывается от идеи продолжить мысль.

— Мам, может... Ты погуляешь с Асей на улице? Погода хорошая, солнышко.

Она косится на мать Антона, потом еще раз на меня, многозначительно приподнимая брови.

Уверена ли я, что мне не нужна группа поддержки в этой необъявленной войне?

Нет, конечно, совершенно не уверена, но я не хочу вмешивать во все это лишних участников. Возможно, когда-нибудь я все-таки стану любимой невесткой, мы помиримся и все будет хорошо, а вот между бабушками Аси так и останется пропасть неприязни. Потому что им, в отличие от нас с Антоном, совсем не обязательно налаживать контакт друг с другом.

— Хорошо, только потому что ты просишь, - соглашается мама, но все равно не уходит без последней жирной точки. - Вера, это - не твой дом. И подарки принято отдавать с концами, не спрашивая, как с ними распорядились.

Я бы даже согласилась с ней.

Если бы это не был безумно красивый и старинный сервиз, который действительно важен для семьи моего Антона.

Глава пятьдесят седьмая: Йен

Когда мы остаемся вдвоем, стены кухни - а она у нас просто гигантская - как будто приходят в движение и начинают сходиться. Я все время держу в уме. что это происходит не на самом деле, а лишь в моем воображении. Нужно во что бы то ни стало не потерять связь с реальностью, потому что тогда у меня случится паническая атака.

И это совершенно не то, что я хотела бы показывать свекрови.

Она и так считает меня «нездоровой».

Я набираю в легкие побольше воздуха и тихо говорю:

— Мне очень жаль.

Это искренне и от всего сердца.

Я никогда не цеплялась за вещи, хоть в моей жизни достаточно того, что я бы тоже хотела передать своей дочери, когда она подрастет или, когда тоже выйдет замуж и переедет к мужу. Или как там у них сложится.

Если вспомнить хотя бы ту коробку с елочными игрушками.

Антон не знает, сколько я над ними ревела, когда стало понятно, что человечество еще не придумало клей, который собрал бы их в прежнюю форму.

— Мне показалось, что будет отличной идеей поставить эту посуду на стол сегодня. На... первый семейный ужин в нашем доме.

— Это дом моего сына, - спокойно, все так же выдерживая ровный холодный тон, поправляет свекровь. - Он его построил сам, на свои деньги. Сам следит за строительством, сам недосыпал ночами, когда возвращался из командировок ночью, чтобы утром успеть приехать на участок и все проконтролировать.

Я сглатываю.

Еще раз напоминаю себе, что в прошлом успела наделать дел и буду пожинать плоды еще очень-очень долго.

Но мне все равно неприятно, как подчеркнуто свекровь выставляет меня из жизни своего сына.

— Я очень ценю все, что он сделал, - пытаюсь улыбнуться, но со всего размаху налетаю рожей на каменную стену безразличия. Больше и пытаться не буду.

Вера Николаевна приподнимает бровь. Чуть-чуть, но этого достаточно, чтобы я почувствовала себя размазанной выразительным неуважением. Но она ничего не говорит: подходит к столу и начинает укладывать тарелки обратно в коробку, перекладывая их бумагой с подчеркнутой осторожностью.

— Вера Николаевна, мне действительно жаль, что я разбила эту тарелку, но я... хочу... - набираю в грудь побольше воздуха, - чтобы вы перестали относиться ко мне как к транзитному пассажиру в жизни вашего сына. Потому что это не так.

Она забирает осколки тарелки и тоже заворачивает их в газету, выкладывая на самый верх.