Часы ходили слишком медленно, и я проспала все два дня с перерывом на еду и внимание медсестёр, ставивших уколы. Так длилось до сего двухдневного утра. Я с приливом бодрости от высыпания лишилась долгих мешков под глазами, накопившихся недельными мучениями в доме, где лишний раз я не могла и глаза закрыть. Ожидать приход Иннокентия тоже трепетало нервы, сегодня меня должны выписать, надеюсь, и я вернусь обратно домой…
Подожди-ка… домой? Анита, с каких пор мы теперь свыклись с нашей клеткой? И тем более называем её родным местом? Таблетки дают о себе знать, судя по всему! Сразу живот скрючило, словно там поселилось скопище мерцающих мошек, щекотавших нервишки.
— Анита Игоревна, доброе утро, — долгожданный голос произнёс моё имя, — сегодня вас выпишут и заберут. Можете постепенно собираться.
— Заберут? — привстаю, чтобы сложить все вещи в пакет и поправить волосы у зеркала, — кто?
— Всё верно. Вас перед выпиской встретит родственник, — напевает врач, обратно возвращаясь на выход, — я подожду снаружи и провожу к палате для сдачи анализов. Затем можете расписаться за посещение.
Я не нуждалась в тягости во времени и мигом дождалась каждого последнего осмотра и муторных вопросов по состоянию и самочувствию. Мне обещано всё выписали и выдали небольшую папку, содержащую мазь и заботливо прописанное применение от Иннокентия. Поражает, какие добродушные врачи в частных больницах, совершенно за гранью от бесплатных клиник, где кроме очередей для обычной справки ты ещё и заболеешь вдобавок. Лечим и калечим, в общем говоря. Кровь тоже пришлось сдать, и под конец мы дошли до ресепшена. Красивый, аккуратный зал, в котором не дурманил запах лекарств, хлорки и больного воздуха. Играла непримечательная музыка, и повсюду стояли горшки с маленькими деревцами. У стойки мне помогала глав-медсестра оформить анкету и перечисляла, где стоило поставить галочки. После подписи о выздоровлении Иннокентий Савельевич, выпрямив плечи, продолжал провожать меня до зоны ожидания, где люди высиживали или ждали в очереди.
— Возвращаться к нам я вам, разумеется, не пожелаю, Анита Игоревна, но предупрежу оставаться здоровой и быть прежде внимательной, — ответил он радостным лечившим голосом, — хорошего вам ожидания.
— И вы берегите себя, — бывают же хорошие люди. В таком возрасте, а по-прежнему людей лечит. Ему меньше шестидесяти и не дашь. И всё же… о каком именно родственнике шла речь? В целом это я предполагала, и тигр, как названый жених, уже существенно родственник. Аж мандраж по спине от этой правды скользко пробежал.
Я уселась на мягкий диван, смотря по телевизору на морской океан, проживающих в нём разноцветных рыбок. Мило. Может, мой родственничек не в курсе, что меня выписали? И стоит вернуться к ресепшену и спросить? А хотя, что я спрошу? Он привёз меня сюда и обратного контакта не дал. Родственником назвался и на этом всё, придётся дожидаться.
Прошло минимум тридцать минут. И ни Амир, ни Подольский не давали о себе знать, я оглядывалась на всех мужчин, сходящих на телохранителей тигра, но всё ошибочно. И наконец, дождавшись, я вижу, как у главного прохода двигались в мою сторону трое высоких мужчин. Они явно мне кого-то напоминали. Но точно не его охрану. Я насторожено вжалась в спинку, осознавая, что они на самом деле идут ко мне и Подольским здесь и не пахло.
— Здравствуйте, Анита. Я Константин. Можете ко мне так и обращаться в дальнейшем.
Приветствуется со мной тот, что стоит между двух амбалов. Строго одетый в серый пиджак, синий галстук, не высок, и волосы, причёсанные ежом, острые, колючие, как и сам взгляд. Броский, надменный. Одну руку мне протягивает для пожатия, вторую — чтобы помочь привстать, чего я более не хочу. Да кто они такие!?
— Какое дальнейшее, молодой человек? Я не знакомлюсь, если вы об этом. Вы кто?
— Меня отправили забрать вас, Анита, — тянет он уже насильно за ладонь, сгребая в объятие, — вернуть домой.
— Мой дом не там, где есть вы, я так считаю! — я не выдержала столь нахальной грубости, спрятанной под нежные словечки, и дёрнула кретинского Константина за плечо, — только троньте меня!
Он не сменился в лице и даже на удивление понизил голос, красуясь, выпендриваясь добротой и непониманием. — Не делайте хуже, оно не стоит того. Слушайтесь. Останетесь целой.
— Угрожать мне не надо. Я никуда не пойду.