Ты найдешь меня на краю света

Извинившись, я предложил ей поесть мороженого.

— Почему бы и нет? — ответила Люсиль.

Вскоре мы сидели за столиком небольшого уличного кафе.

Люсиль листала ламинированные страницы небогатого меню, пока не изучила его вдоль и поперек. Она остановилась на мороженом под названием «Секретный удар».

Странно, что у меня в голове засели все эти мелочи. Зачем память сохранила их? Или они все-таки имеют значение и оно еще откроется? Уже не помню, что тогда выбрал я.

«Секретный удар», с орехами и ванилью, обычно продавался в конических пластиковых стаканчиках, которые доставали из морозильных ящиков. И только в этом кафе его подавали в элегантных серебряных вазочках. Жизнь казалась мне прекрасной. Да и могло ли быть иначе в тот день, наполненный запахами розмарина и гелиотропа, когда Люсиль в белом платье длинной ложкой ковыряла передо мной свое мороженое!

Помню, как она визжала от восторга, наткнувшись на слой безе, а потом на спрятанный почти на дне креманки красный шарик жевательной резинки. Люсиль старательно выуживала его ложкой, но он каждый раз скатывался, и мы громко хохотали. Наконец она решительно запустила в креманку пальцы и с торжествующим возгласом отправила жвачку в рот.

Моему восхищению не было предела. Когда на губах Люсиль лопнул огромный красный пузырь, она призналась, что давно не ела такой вкуснятины.

А потом я провожал ее домой. И когда мы бок о бок бежали по пыльным улочкам квартала Ле Мимоза, я смотрел на нее почти как на свою девушку.

В последний день перед началом долгих летних каникул я с бьющимся сердцем сунул ей в сумку любовное послание.

Как и все пятнадцатилетние мальчики, я всерьез считал себя взрослым, и это убеждение лишний раз свидетельствовало о моей незрелости. Я тщательно выбирал поэтические сравнения, чтобы описать свои чувства, и в самых высокопарных выражениях уверял Люсиль в вечной любви. Смелыми штрихами я рисовал картины нашего фантастического будущего, но не забыл и о конкретных предложениях. Я пригласил Люсиль в первый день летних каникул отправиться на Йерские острова. И я многого ждал от этого романтического путешествия на лодке. Там, на безлюдном берегу острова Поркероль, я собирался подарить ей маленькое серебряное колечко, которое уже купил на карманные деньги, заблаговременно выклянченные у моей доброй матери. Там — наконец-то! — я надеялся получить долгожданный поцелуй, который должен был скрепить нашу любовь. На веки вечные!

«Теперь мое пылающее сердце в твоих руках. Я люблю тебя, Люсиль. Пожалуйста, ответь мне как можно скорее».

О том, как закончить письмо, я думал несколько часов. Снова и снова зачеркивал последнее предложение, пока наконец нетерпение не взяло верх над нерешительностью. Я не мог ждать ни секундой больше.

Сегодня я смеюсь, вспоминая обо всем этом. Смотрю на влюбленных юнцов свысока и в то же время немного им завидую. Жаль, что я изменился, как и все вокруг.

В далекий жаркий летний день, утро которого было таким многообещающим, а вечер столь трагическим, я просил Бога об одном: чтобы Люсиль ответила на переполнявшие меня чувства. Молитва имела чисто риторический характер: в глубине души я не сомневался в успехе. Ведь я оставался единственным мальчиком в классе, с которым она ела мороженое «Секретный удар».

Не знаю, что заставило меня в тот день околачиваться в Ле Мимозе, в окрестностях дома Люсиль. Быть может, все пошло бы иначе, прояви я больше терпения.

Только я собирался свернуть на тропинку, вдоль которой тянулась каменная стена, почти целиком заросшая кустами мимозы, как вдруг услышал смех и остановился. Я пригнулся, прислонившись спиной к шершавому камню, и увидел ее.

Люсиль загорала на одеяле под деревом. По обе стороны от нее лежали ее подруги. Все три над чем-то самозабвенно хохотали. Глядя на них, я подумал, какими глупыми иногда бывают девчонки, и снисходительно усмехнулся про себя. Но тут я заметил, что Люсиль что-то держит в руках. Это было письмо. Мое письмо!

Я застыл, скрытый цветочным каскадом. Вцепившись пальцами в нагретый солнцем камень, я отказывался воспринимать сцену, которая со всей жестокой очевидностью навсегда впечаталась в память. Но глаза не обманывали меня, а звонкий голос Люсиль, до сих пор отдающийся в ушах, словно осколок стекла, резал грудь.

— «Мое пылающее сердце в твоих руках», — читала она. — Как вам это, а? Чем не крик души?

Последовал новый взрыв хохота, а одна из девушек скатилась с одеяла, держась руками за живот, и завопила:

— Спасите! Ой, горю! Пожа-ар!

Не в силах пошевелиться, я уставился на Люсиль, которая так весело и бессердечно выдавала мою сокровенную тайну, уничтожая меня.

Внутри все пылало. Тем не менее я и не думал бежать. Меня охватило что-то вроде страсти к саморазрушению, и я решил дослушать все до конца.

Между тем подруги оправились от смеха, и та, которая кричала про пожар, вырвала листок из рук Люсиль.

— Боже, как он пишет! — запищала она. — Вы только послушайте, как напыщенно. Ты море, в котором я тону. Ты самая прекрасная роза в моем… розарии… О-ля-ля, что бы это значило?