Ты найдешь меня на краю света

В пятый раз сообщал ей, что, целуя другую женщину, вовсе не имел намерения с ней шутить или дразнить ее, но она действительно слишком долго меня морила. Я называл себя раскаявшимся грешником и уверял, что раз и навсегда усвоил ее урок. «Прошу Вас, ответьте мне, напишите, чем я смогу заслужить Ваше прощение. Ваш несчастный Дюк».

Но Принчипесса молчала, и я, признаюсь, совсем отчаялся.

Я позвонил Бруно.

— Что ж, приятель, — вздохнул он, выслушав меня. — Похоже, ты облажался. И потерял свою даму… Хотя… — Он задумался.

— Что — хотя? — нетерпеливо подстегнул я его.

— Ты ведь совсем не знаешь ее, — продолжил Бруно. — Очень может быть, что так будет даже лучше.

Я застонал.

— Нет, Бруно. Это ужасно! Позвони мне, как только тебе придет в голову что-нибудь стоящее, ладно?

Бруно обещал подумать.

Марион сказала, что я плохо выгляжу. («Жан Люк, уж не заболел ли ты?») Солей смотрела на меня с сочувствием и как-то спросила, не слепить ли и для меня Хлебного человечка? Мадам Вернье, когда однажды утром я настойчиво пытался открыть своим ключом ее почтовый ящик, заметила, что я, вероятно, слишком много работаю, и предложила свою помощь с Сезанном, если мне вдруг понадобится уехать на несколько дней.

И даже мадемуазель Конти в ответ на мое смущенное приветствие поинтересовалась, все ли у меня в порядке, когда я зашел к ней в отель, чтобы забронировать номер для месье Тана.

— Нет, — ответил я. — Ничего не в порядке. — Тут я пожал плечами и криво улыбнулся. — Извините.

Горе совершенно лишило меня самообладания.

Как-то вечером — это случилось на пятый день после роковой размолвки — в театре «Старая голубятня» я столкнулся с Аристидом и вдоволь поплакался ему в жилетку.

— Что же мне теперь делать, как быть? — повторял я, словно треснутая пластинка.

— Бедный Жан Люк, ты по уши влюбился в эту женщину, — уверенно сказал Аристид, и на этот раз я не стал ему перечить. — Делай что делаешь, — посоветовал он. — Повтори свои извинения тысячу раз, если сотни будет недостаточно. Убеди ее в том, как она важна для тебя. У женщины, писавшей такие письма, не может быть каменного сердца.

Итак, вечером я снова засел за белую машинку, которую уже начинал ненавидеть, и задумался, что должен еще сказать, чтобы склонить Принчипессу к ответу. Сезанн подошел ко мне и положил на колени голову. Он чувствовал, что хозяину плохо, и смотрел в глаза со всей своей собачьей преданностью.

— Ах, Сезанн, — вздохнул я, — может, ты за меня ей напишешь?

Пес сочувственно вильнул хвостом. Уверен, он выполнил бы мою просьбу, назови я его в свое время Бержераком. А теперь мне предстояло выкручиваться самому.

Я долго глядел на пустой экран, а потом сходу выдал весь текст.