Ты нас променял

После Парижа во мне что-то сломалось.

Все три недели, которые мы провели порознь, я тупо верил, что вот-вот она сорвется и прилетит домой. Этого, конечно, не случилось. Более того, дай волю жене — она бы притащила подругу в наш дом и продолжила голливудить.

Есть ли у нее любовь ко мне? Не думаю.

Жить и постоянно выбивать себе ласку, время и нежность — реально ненормально. Никогда не думал, что в моей голове могут возникнуть мысли о разводе, но истина в том, что после Франции они появились.

Мне не жалко, пусть отдыхает, спит, занимается собой и своими делами. Наверное, к такому приходят многие в браке — равнодушию. Выпрашивать чувства и внимание я больше не стану. Как и секс. Да и нужно ли? Кто хочет — дарит это все сам, без бесконечных просьб и разговоров.

Ну не желает человек, так бывает.

Что-то доказывать и прыгать выше головы тоже не стану. Равнодушие порождает равнодушие.

Устал. Устал. Устал.

Вечно ненужный, виноватый, недостаточно угождающий.

От Златы нет любви, попыток сблизиться, каких-то минимальных поступков в мою сторону.

Только слова. Да-да, займемся сексом. Да-да, проведем вечер вместе. Да-да, спланирую путешествие для нашей семьи.

Да-да. По факту ничего. Путешествия у нее свои, вечера после работы наедине с пенной ванной, ведь устала. Секс? Он бывает. Если инициативу проявляю я. Но блядь, сколько можно уже это делать? Неужели самой не хочется?

Выходит, нет. Тогда какой же я любимый?

Тут другое слово. Я удобный. Удобный материальный мешок под боком, который любит дочь, занят и бизнесом, и семьей.

А вот чем занята моя жена — не очень понятно.

К столу выхожу взвинченный. Чувствую, что как никогда, нервы на пределе.

Не желаю снова объяснять Злате по десятому кругу, что мне нужна любовь, внимание, ласка. До нее не достучаться, говори не говори. Это бетонная стена.

— Привет! — спускается супруга. — Завтракаешь уже?

— Доброе утро, как видишь.

— Я немного опаздываю, поем на работе. Полина говорит, Ритуля приболела, не получится пораньше домой приехать?

Смотрю на нее и не понимаю, что я вообще тут делаю и зачем мы тужимся, выжимая из союза то, чего нет.

— У меня поздняя встреча. Может быть, наша золотая мамуля отпросится? — выдаю с сарказмом.

— Я же первый день после отпуска, неудобно.

— Сука, — нервно сбрасываю тарелку со стола, — я вижу тебе только с нами обходиться как со своей челядью удобно. Поднимаюсь и направляюсь к выходу. — Я хочу составить брачный договор. Вернее, я тебя уведомляю, мои юристы займутся этим вопросом. Родная, береги себя в первый рабочий день, слишком не переутомляйся, — наотмашь хлопаю дверью и покидаю дом.

Если любовь — это угождать и потакать во всем и всегда жене, то она мне не нужна. Лучше уж одному.

Глава 32. Полина

Настоящее

Амбал не шутит и действительно везет меня в лес. К этому времени вся передняя часть одежды покрыта кровью, выгляжу, наверное, жутко. До конца дороги он игнорирует вопли и делает музыку еще громче, чтобы их не слышать.

Пытаюсь понять, кто же решил меня наказать, Платон, или Римма Васильевна? Это ведь к ней я наведывалась накануне, а женщина она не робкого десятка. Не зря ведь угрожала расправой мне и будущему ребенку. И пусть его нет, но суть то не в этом. Не побоялась старая гнида.

Стоит мне только выбраться, и я им устрою, — проносится в голове.

Шкаф тем временем заезжает в глухой лесной массив и меня снова накрывает волной паники. А вдруг он не шутит? Возьмет и убьет, закопает и поминать как звали. Мама только через месяц опомнится, так как звонит мне примерно с такой периодичностью, чтобы рассказать, какая я тупая бестолочь. Платон искать тоже не станет, я ему пригождалась исключительно для минета и редкого траха, чтобы снять напряжение. Сейчас он и вовсе зол, хрен с два станет искать. А, может, вообще и сам заказал меня, чтобы сделать приятно своей амебе.

— Приехали! — гремит амбал и я вжимаюсь в угол кожаного салона.

— Не пойду, — отвечаю ему. — Развяжи и выпусти меня, — еле бормочу. Хочется кричать, но страх парализует.

— Конечно, не пойдешь, ты поползешь, сука, — хватает за волосы и как вещь вытаскивает из машины.

— Мне больно! Я беременна! — кричу придурку. Он совершенно не церемонится и не делает скидку на то, что я женщина.

— Трахаться было не больно?

— У Плата спроси, — отвечаю ему, начиная плакать.

— Мне до твоего Платона дела нет, ему можешь благодарственную открытку даже отправить, не он приказал в могилку уложить соску Полю.

Могилку? Господи.

— Нет, пожалуйста, нет, я дам тебе денег, оплачу свободу, — кричу как ненормальная.

— Ты? Денег? Полька, ты можешь только ртом работать. Вот предлагаю его и подключить, — пихает меня ногой к дереву. — Рассказывай, кто тебя надоумил устроить этот цирк — СМИ, поход к Римме, выступление перед Златой.

— Никто, — неуверенно мямлю.

— Окей, — приближается с ножом и я начинаю умолять, — расскажу, расскажу, не убивай.

— Идиотка, я веревку собрался перерезать, не визжи как поросенок на бойне, голова начинает болеть от твоих истерик.

— Я все расскажу, все расскажу, — повторяю, как шальная.