Ты - наша

Не могу больше стоять, валюсь прямо там, на кафель.

Тошка подхватывает, несет обратно в комнату.

— Черт, надо все же в больницу… — ругается он, — но я боюсь, Вась… Твои навели шухер на весь город…

— Что? Кто? Лешка? Лис? — не знаю, почему я спрашиваю. Особенно, после всего увиденного.

— Да нет… — Тошка укладывает меня, укрывает заботливо, — родаки, блять…

— Что?

Мне сейчас вообще не интересно, что там сделали родители. Словно это не я интересуюсь, а кто-то посторонний.

А я — там, в прошлом. Счастливая, летящая, глупая в моменте. Со стороны на себя смотрю.

И плачу.

— Да не хотел тебе… — говорит он, — короче, они после того, как я тебя увез, звонили моим, скандалили… Говорили, что у тебя — психическое расстройство, и тебя надо лечить. Типа, ты сбежала из-под надзора, недееспособна. И справки у них есть. Тебя ищут, Вась, — Тошка смотрт на меня печально, — тебя хотят в психушку запереть, я так понял… А потом…

Зажмуриваюсь сильно-сильно.

Безумно хочется натянуть на себя одеяло и просто… не быть. Вот сейчас не быть.

Слишком много на меня свалилось.

Слишком жутко все.

И переход этот жуткий.

Несколько часов назад я была счастливая. Настолько счастливая, что сама себе не верила. И правильно делала, оказывается.

— Вась… — Тошка берет мои ладони, целует, нежно-нежно, едва касаясь губами, кончики пальцев, смотрит блестящими от волнения глазами, — Вась… Я тебя от всех спрячу, веришь? Ото всех! Никто не найдет! У меня… У меня есть подвязки. Будет новый паспорт, новая жизнь. Вась, хочешь новую жизнь? Забудь про всех них! Забудь! Они мизинца твоего… Вот этого… — он снова целует мой мизинец, шепчет и шепчет, жарко и убедительно.

А я смотрю на него.

И не могу отделаться от мысли, что это все — тоже неправда.

Как и вся моя жизнь, оказывается.

Моя семья, которая не была моей семьей.

Отец, который не отец.

Мать, которая не…

Любимые, которые не…

Друг, который не…

Жизнь, которая…

У меня ничего нет.

Ничего.

— У тебя есть я, — наверно, я говорю эти слова вслух, потому что Тошка отвечает, наклоняется ко мне, заставляя упасть на кровать спиной, нависает сверху, — я. Я тебя спасу. Я тебе помогу, Вась.

— Зачем? — на меня накатывает потрясающее по своей силе равнодушие. И его горящие глаза не вызывают ничего, кроме того же равнодушия.

— Потому что люблю, — шепчет Тошка. И наклоняется ниже, наверно, поцеловать хочет.

Отворачиваюсь, равнодушно глядя в темное окно.

В нем отражается кровать.

И мы на ней, два человека в мерзлом космосе.

Тошка застывает, так и не дотронувшись до меня.

Затем медленно отступает, садится к изголовью кровати, смотрит.

Я не шевелюсь, но взгляд его чувствую невероятно отчетливо.

Он тягучий и голодный. Немного раньше я бы уже взвилась от негодования. А сейчас мне плевать.

Пусть смотрит.

Они все смотрят. Они думают, что имеют право… Я ничего не могу с этим сделать.

— Знаешь, у тебя есть выбор, — говорит Тошка задумчиво, — я могу отвезти тебя обратно. К родителям. Они тут же тебя упекут в психушку. Даже если в общагу привезу. Не знаю, что там за справка у них, но думаю, что не блефовали. Твои… парни проспятся, приедут к тебе… Спасут. Может быть. Гарантий нет.

Потолок здесь не белый, а кремовый. Натяжной. Глянцевый. И я в нем отражаюсь. Сломанная кукла в белых простынях.

— Или поехать со мной. У меня есть деньги, Вась, их много. И будет еще больше. Мы сможем жить в Москве, нас никто никогда не найдет. Я не буду ничего делать с тобой, не бойся.

— Я не боюсь.

— Ну да… — тихая усмешка, — я просто хочу помочь. Как друг. В память о том, что в нашей жизни было настоящего. Если ты решишь, ты вернешься. Через месяц, например. Или через пару дней. Как решишь. Я не стану отговаривать. Я просто хочу помочь, Вась. Тебе нельзя сейчас обратно. Ты в таком состоянии, что предки точно упрячут в дурку. А там наколют каким-нибудь дерьмом и все… Понимаешь?

Мои длинные волосы похожи на змей. Они струятся по покрывалу светлыми реками, и кажется, будто я в глаза медузе горгоне смотрю.

От ее взгляда каменеют.

И я — каменная.

— Вась… Все наладится. Если захочешь, вернешься, как все уляжется…

— Не захочу. Не вернусь.

Глава от Лиса

— Подписывай, дерьма кусок, — отец раздраженно швыряет мне через стол документы.

Потираю запястья, с которых только что сняли браслеты, усмехаюсь:

— Ну зачем ты о себе так грубо…

Отец замирает на пару секунд, переваривая услышанное, а затем подходит и с чувством бьет мне по роже.

Удар у него всегда был серьезным, потому на стуле не удерживаюсь, валюсь на пол, идиотски хихикая и сплевывая кровь.

Отец стоит надо мной, смотрит, сдвинув брови, наконец, вздыхает и отходит обратно к противоположному концу стола.

Наблюдает, как я, кряхтя и матерясь, сажусь сначала на полу, а затем забираюсь на привинченный к полу стул.

— Читай, щенок, — сухо говорит он.

Читаю. И чем больше читаю, тем больше охреневаю.

Наконец, отбрасываю от себя бумаги.

— Нет. Это дерьмо.

— Это — твоя свобода! — рявкает отец.

— Нахуй такую свободу! И дай мне телефон! Мне позвонить надо.

— На.

Он швыряет через стол телефон.

Подхватываю, набираю малышке. Отключено. Еще раз и еще.

Абонент недоступен!