Я оглядываю свой интерьер, как будто вижу его впервые. Я смотрю на него ее глазами, будто раньше никогда его не замечал. Я наблюдаю, как она проходится взглядом по бледным, покрашенным в крем стенам, темно-серому полу и темным шелковым шторам. По белому дивану с красными бархатными подушками. Она проходит вглубь комнаты, рассматривая бледно-лиловый ковер с длинным ворсом.
— Я не могла себе представить, что ты можешь жить в таком доме.
Я небрежно пожимаю плечами. Да, это мой дом, но не совсем дом. Фактически я не живу здесь. На самом деле, я редко сюда приезжаю. Чаще я заваливаюсь в квартиру над своим рестораном.
— Это не я украшал дом. Я нанял людей для этого.
— Конечно, я поняла, что не ты, но ты одобрил выбор дизайна.
— Когда я покупаю собаку, и начинаю заботиться о ней, совсем не означает, что со временем я тоже буду лаять.
Она снова смеется, но на этот раз громко. Прекрасный звук. Не думал, что у нее может быть такой смех — густой, сексуальный и волнующий.
— Я ожидала увидеть черную кожу и хром, — она останавливается и пожимает плечами. — Я имею в виду то, что больше присуще
— Я больше не в братстве, — тихо отвечаю я.
Она приподнимает бровь.
— Когда же ты ушел?
— Года прошли, — спокойно отвечаю я.
— Значит, ты просто ушел от них? — спрашивает она с любопытством.
— Ты никогда не сможешь уйти от этого. Оно будет следовать за тобой.
— Что это значит?
— Мои грехи и каждого из нас, они никогда не оставят, неважно, как далеко я смогу убежать или сколько проживу.
Она пялится на меня.
— Но ты пришла сюда не для того, чтобы говорить о моих грехах.
Она молчит, я иду к бару и наливаю нам добротную порцию коньяка. Она берет стакан из моих рук и приподнимает его.
— За эту ночь, — произносит она.
— За ночь, — отвечаю я, и мы оба выпиваем.
К моему удивлению, она выпивает также быстро, как и я. Она так прекрасна во всем, что заставляет мой член просто рыдать. Я хочу сорвать с нее одежду, но она ей потребуется, когда она рано утром соберется уходить домой. Сама мысль ее ухода мне не очень нравится. Я уже испытываю дискомфорт от того, что мне придется ее завтра отпустить. Как только я ее получу...
Она протягивает руку и расстегивает мою рубашку, обнажая грудь. Проходится своими жемчужно-розовыми покрашенными ногтями по татуировке ревущего тигра у меня на груди.
— Такой о
Я молчу. Мои татуировки сами за себя могут рассказать всю мою историю кровопролитий, насилия и негласного морального кодекса моего прошлого. Когда моя жизнь проходила по тонкой границе между жизнью и смертью. Когда я зарабатывал очередную татуировку за наказание, лишение свободы, все тату могут быть моей краткой биографией, а поскольку она была дочерью Короля мафии то, может читать и понимать их.
Она расстегивает оставшиеся пуговицы на моей рубашке, тянет ее вниз, полностью оголяя мой торс. Я с жадностью смотрю в ее огромные глаза, они сияют, рассматривая татуировку эполета на моем правом плече.
— Высокопоставленный, — шепчет она.
Она поднимается на цыпочки и целует череп в середине эполета. Это жест поклонения. Она знает, что он означает — я никогда никому не буду прислуживать.
Я неподвижно стою, как статуя, когда она прикасается к розе. В голове роятся уйма разных воспоминаний. Ни одна женщина с таким трепетом не прикасалась к ней. Так, наверное, Далила держала волосы Самсона.
— Ты провел свой восемнадцатый день рождения в тюрьме, — отмечает она глухим голосом.
Затем ее пальцы медленно передвигаются к клинку кинжала.
— Ты забирал жизнь, — она касается капли крови, стекающей с клинка, считая вслух жизни, которые я забрал. — Одна, две, три, четыре..., — там еще есть капли, но она останавливается и не проводит по ним пальцем. Она поднимает на меня глаза, наши взгляды встречаются, и она глубоко выдыхает. Ее выдох похож на сожаление или боль, не могу сказать.
Она обходит меня и изучает мощную татуировку Мадонны с младенцем в окружении святых, ангелов у меня на спине. Они стоят на фоне кафедрального собора. Это воровской талисман.
— Так... ты был вором с раннего возраста, — говорит она. Я чувствую ее дыхание на своей спине.
— С пятнадцати лет, — тихо отвечаю я.
— Мммм, — она кладет ладонь мне на спину, я закрываю глаза от невероятного ощущения ее мягкой и бархатистой кожи.
Она читает вслух по-русски:
— Господи, прости меня за мамины слезы.
Я резко разворачиваюсь и хватаю ее за запястье.
— Хватит!
Что-то мелькает в ее глазах, что-то не понятное для меня, но не страх.
— Итак, теперь ты слишком много знаешь обо мне, — говорю я. — А что нужно знать о Таше Эванофф?
— Только одну вещь, тебе следует знать обо мне — сегодня я твоя.
— Тогда покажи мне, что сегодняшняя ночь принадлежит мне, — говорю я.