с правой щеки. Потом поднимает на меня глаза, подняв свою открытую ладонь
к моему лицу. Да, старая русская примета: если выпадает ресничка, ты
можешь загадать желание. Я чувствую, как в груди стало слишком тесно.
Мама всегда так делала, брала мою выпавшую ресничку, клала себе на
ладонь, я ударял по ее ладони, предварительно загадав желание.
Я ударяю. Пряди ее светлых волос подпрыгивают на плечах.
Она моргает.
— Ты загадал желание?
Я киваю. Она, однозначно бы удивилась, узнай какое желание я
загадал. Я и сам удивился своему желанию. Ни одно из моих желаний,
которые я загадывал раньше, когда мама держала ресничку, не сбылось. И
сейчас тоже не будет чуда, чтобы сбылось это.
Мы поднимается по лестнице, я вставляю ключ в замок. Я закрываю за
нами входную дверь и смотрю на нее, пока она оглядывается по сторонам.
— Хочешь выпить? — предлагаю я.
— Если только ты будешь, тогда и я.
Я вхожу в гостиную и включаю свет.
Она смеется, задыхаясь, восклицая:
— Вау, как красиво.
Я оглядываю свой интерьер, как будто вижу его впервые. Я смотрю на
него ее глазами, будто раньше никогда его не замечал. Я наблюдаю, как она
проходится взглядом по бледным, покрашенным в крем стенам, темно-серому
полу и темным шелковым шторам. По белому дивану с красными бархатными
подушками. Она проходит вглубь комнаты, рассматривая бледно-лиловый ковер
с длинным ворсом.
— Я не могла себе представить, что ты можешь жить в таком доме.
Я небрежно пожимаю плечами. Да, это мой дом, но не совсем дом.
Фактически я не живу здесь. На самом деле, я редко сюда приезжаю. Чаще я
заваливаюсь в квартиру над своим рестораном.
— Это не я украшал дом. Я нанял людей для этого.
— Конечно, я поняла, что не ты, но ты одобрил выбор дизайна.
— Когда я покупаю собаку, и начинаю заботиться о ней, совсем не
означает, что со временем я тоже буду лаять.
Она снова смеется, но на этот раз громко. Прекрасный звук. Не
думал, что у нее может быть такой смех — густой, сексуальный и волнующий.
— Я ожидала увидеть черную кожу и хром, — она останавливается и
пожимает плечами. — Я имею в виду то, что больше присуще bratve.
— Я больше не в братстве, — тихо отвечаю я.
Она приподнимает бровь.
— Когда же ты ушел?
— Года прошли, — спокойно отвечаю я.
— Значит, ты просто ушел от них? — спрашивает она с любопытством.
— Ты никогда не сможешь уйти от этого. Оно будет следовать за
тобой.
— Что это значит?
— Мои грехи и каждого из нас, они никогда не оставят, неважно, как
далеко я смогу убежать или сколько проживу.
Она пялится на меня.
— Но ты пришла сюда не для того, чтобы говорить о моих грехах.
Она молчит, я иду к бару и наливаю нам добротную порцию коньяка.
Она берет стакан из моих рук и приподнимает его.
— За эту ночь, — произносит она.
— За ночь, — отвечаю я, и мы оба выпиваем.
К моему удивлению, она выпивает также быстро, как и я. Она так
прекрасна во всем, что заставляет мой член просто рыдать. Я хочу сорвать
с нее одежду, но она ей потребуется, когда она рано утром соберется
уходить домой. Сама мысль ее ухода мне не очень нравится. Я уже испытываю
дискомфорт от того, что мне придется ее завтра отпустить. Как только я ее
получу...
Она протягивает руку и расстегивает мою рубашку, обнажая грудь.
Проходится своими жемчужно-розовыми покрашенными ногтями по татуировке
ревущего тигра у меня на груди.
— Такой оskal, ты был вором, — выдыхает она.
Я молчу. Мои татуировки сами за себя могут рассказать всю мою
историю кровопролитий, насилия и негласного морального кодекса моего
прошлого. Когда моя жизнь проходила по тонкой границе между жизнью и
смертью. Когда я зарабатывал очередную татуировку за наказание, лишение
свободы, все тату могут быть моей краткой биографией, а поскольку она
была дочерью Короля мафии то, может читать и понимать их.
Она расстегивает оставшиеся пуговицы на моей рубашке, тянет ее
вниз, полностью оголяя мой торс. Я с жадностью смотрю в ее огромные
глаза, они сияют, рассматривая татуировку эполета на моем правом плече.
— Высокопоставленный, — шепчет она.
Она поднимается на цыпочки и целует череп в середине эполета. Это
жест поклонения. Она знает, что он означает — я никогда никому не буду
прислуживать.
Я неподвижно стою, как статуя, когда она прикасается к розе. В
голове роятся уйма разных воспоминаний. Ни одна женщина с таким трепетом
не прикасалась к ней. Так, наверное, Далила держала волосы Самсона.
— Ты провел свой восемнадцатый день рождения в тюрьме, — отмечает
она глухим голосом.
Затем ее пальцы медленно передвигаются к клинку кинжала.
— Ты забирал жизнь, — она касается капли крови, стекающей с клинка,
считая вслух жизни, которые я забрал. — Одна, две, три, четыре..., — там
еще есть капли, но она останавливается и не проводит по ним пальцем. Она
поднимает на меня глаза, наши взгляды встречаются, и она глубоко
выдыхает. Ее выдох похож на сожаление или боль, не могу сказать.
Она обходит меня и изучает мощную татуировку Мадонны с младенцем в
окружении святых, ангелов у меня на спине. Они стоят на фоне
кафедрального собора. Это воровской талисман. Я знаю, что я великий
грешник, но надеюсь, что Мадонна защитит меня, будет вести по жизни и
принесет мне удачу.