Да, Эгин представлял себе этот день совсем не так. В глубине души он был уверен, что они идут почти на верную гибель, что их нападение на Серый Холм – жест отчаяния, что здесь им предстоит жаркая схватка с ополчением покойного Багида, возглавленным истинным хозяином.
Вместо этого горцы под их началом прикончили двоих костеруких близ главного входа в дом. И все.
А потом они вышли во двор, залитый ярким послеполуденным солнцем, столь ненавистным для костеруких.
Да, Серый Холм был оставлен. По крайней мере, производил впечатление оставленного. Эгин наклонился к уху Авелира.
– Ну что, ты кого-нибудь чувствуешь?
– Нет, я даже не чувствую костеруких, – признался Авелир после нескольких мгновений сосредоточенного молчания.
– И я, – облегченно улыбнулся Эгин, чей Взор Аррума обшарил дом Багида до самой крыши, не найдя там совершенно ничего достойного внимания. – Тогда сделаем так. Ты с горцами проверь двор, выгляни наружу, поищи что вообще есть достойного внимания, а я погуляю по дому.
– Что значит «погуляю»? – раздраженно буркнул Авелир, пользуясь тем, что горцы их не понимают и не могут оценить степень хамства, которую раб допускает по отношению к своему хозяину.
– Я ведь был здесь уже один раз. И я не я буду, если первым делом не загляну в покои милостивого гиазира Багида Вакка. И, к тому же, если, не приведи Шилол, возникнет какая-то опасность, я смогу постоять за себя, а вот горцы – нет. Ты должен их оберегать. Или ты не брат им, не сын Большой Пчелы?
– Жу-жу, – ухмыльнулся Авелир устами Куха.
Прежде чем распахнуть дверь ногой и вернуться в уродливый серый дом, где располагался, как помнил Эгин, парадный кабинет Багида Вакка, он еще раз скользнул по окнам, окошкам, щелям и бойницам Взором Аррума. Нет, вроде бы действительно ничего. Весь дом от фундамента до плоской крыши выглядел совершенно заброшенным. Бросай на него хоть Взоры Аррума, хоть взоры свинопаса.
На ознакомление с бумагами и вещами Серого Холма судьба отпустила Эгину не так уж много времени, а потому ни о какой обстоятельности, которую культивирует в своих офицерах и которой так гордится Свод Равновесия, он от себя не ждал. Вдобавок, то, с чем предстоит ознакомляться, еще предстояло найти.
– Я ненадолго! – крикнул Эгин Авелиру, вместе с горцами заспешившему в противоположный конец широкого и на удивление плотно загаженного конским навозом двора.
Полусумрак. Винтовая лестница уходит вверх. Эгин осторожно поднимается по ступеням.
Зарешеченное окошко между первым и вторым этажами. На подоконнике капли крови. Старые капли старой крови. Из окошка отлично виден двор. Эгин замер и прислушался. Тихо. «Облачный» клинок спокоен.
Третий этаж. Здесь? Пол вымощен большими греовердовыми плитами, стыки между которыми чуть-чуть позеленели. «Нет, не здесь, – заключил Эгин. – Здесь господин Багид Вакк принимал полезные во всех отношениях ванны для своих увечных ног.»
Еще одно зарешеченное окошко между третьим и четвертым этажами башни. Эгин остановился возле него, чтобы осмотреться, отдышаться и, конечно, прислушаться. И посмотреть во двор. Что там поделывает Авелир? Э, да он ловкими пальцами Куха растирает комок серой глины, добытый в куче близ коновязи. Кажется, ему что-то не нравится. Горцы с умными рожами шарят по углам. Авелир командует, дает им указания и продолжает свое исследование. Морщится. Что-то смущает его. Интересно что. Ну да скоро выяснится.
Но в тот момент, когда Эгин уже был готов двинуться дальше, на четвертый этаж, во дворе что-то произошло. Авелир судорожно взмахнул руками и скорчился. Мгновение спустя он упал на колени. Эгин стремительно прильнул носом к мутноватой слюде окошка. Две стрелы торчали в теле Куха, заключающем душу Авелира. Авелир был тяжело ранен. Одна стрела попала в плечо, другая, кажется, в живот. Две. Их выпустил кто-то, кто так же, как и Эгин, находился в Серой Башне. В этом не могло быть сомнений. Но где две, там и третья. Первая – в плечо. Вторая – в живот. Третья… А третья, по всем правилам, – в голову!
Но Эгин не успел окончить свои рассуждения, ибо по сути дела не успел их начать. Ибо в тот момент, когда вторая стрела вонзилась Авелиру в живот, он осознал, что будет самым отъявленным мудаком, самой записной, самой бездарной скотиной, самым ничтожным аррумом за всю историю Свода и самым никудышным, самым неблагодарным и тупорылым учеником, если не предотвратит третьей, последней стрелы. Одну – в плечо. Другую – в живот. Третью, для пущей верности – в голову. Так учили в Своде Равновесия.
Эгин вспомнил все, чему научил его Авелир, когда посвящал его в тайны времени. Все до малозначительных тонкостей. Каждую интонацию. Каждое замечание, каждую деталь.
Воспоминания отняли у него что-то около тысячной доли мгновения.