Ты подарил мне небо

– Да. У Николь обсессивно-компульсивное расстройство и депрессивный невроз. Время от времени ей становится хуже и все, о чем она думает – это о том, что вот-вот умрет. Она отказывается от пищи, очень редко говорит, практически не проявляет никаких признаков нормальной жизни. Целыми днями сидит в своей комнате и смотрит в одну точку. – Господи, если бы я только знал, что эта девочка столько лет уже проходит лечение в этой клинике, я бы приехал сюда раньше. Чем я могу помочь? Я не знаю. Но что-то в ней непреодолимо тянет. Бедная слабая птица с раненным крылом.

– А когда ей становится лучше? – стараюсь не звучать слишком заинтересованно потому, что и так вызываю у директрисы вопросительный взгляд, но мне плевать. Пусть думает, что хочет.

– Когда ей лучше, она даже иногда улыбается. Понемногу ест и рисует.

– Рисует?

– Да, прекрасные рисунки. Хотите, я вам покажу?

Прищуриваюсь, не в силах отвести взгляда от маленькой ласточки, которой бы парить над землей, пробовать вкус жизни и цвести подобно самому красивому цветку, но вместо этого приходится менять стены дома на бетон психбольницы. А потом, потом происходит то, что навсегда изменяет мою жизнь. Николь поднимает лицо и встречается со мной взглядом. Аквамариновые глаза смотрят так пристально, что я перестаю дышать. Сердце останавливается, как поверженное инфарктом, и исцеляется стоит ей слегка склонить голову и прищуриться. Будто она пытается на мне сфокусироваться, а я в этот момент воспаряю в небеса. Душа отряхивает пепел прожитых лет и несется ввысь. Туда, где свет, счастье и вечный Рай. Именно тогда, в ту секунду я решил узнать ее во что бы то ни стало. Меня затрясло как от удара дефибриллятором, чьи разряды запускают сердце и заставляют работать по новой. Мое заработало. Забилось, как ненормальное. Я думал, что после смерти жены никогда больше не испытаю таких сильных эмоций. Но оказывается даже невозможное становится возможным, если на огромных просторах вселенной встречается человек, заставивший сердце биться. Черт, я ведь даже с ней не знаком. Может, она и не подпустит к себе, оттолкнет, испугается. Замкнется в себе еще сильнее. А я этого не хочу. Хочу, чтобы она летала, так же, как я сейчас.

– Александр Константинович? – повторяет Юлия Альбертовна и я моргаю несколько раз в попытке стряхнуть опьянение. – Вам показать рисунки?

– Да, покажите, – киваю, сдержанно улыбнувшись и бросаю еще один взгляд на Николь. Она все еще смотрит на меня, и у меня как у четырнадцатилетнего пацана вдоль позвоночника мурашки бегут от одного ее колдовского взгляда.

– Пойдемте.

Рисунки оказались обычными. Просто дом на краю земли на одном. Парк с аттракционами на другом. Пушистые коты на третьем. Конфеты и сладости на четвертом. Их были десятки. Изображений, нарисованных цветными карандашами. На первый взгляд можно подумать, что их нарисовал ребенок. Но для меня каждый из них был прекрасен, так как через них я мог узнать о Николь хоть что-то.

– Мы думаем, что она рисует прошлое. Свои воспоминания. – объяснила директриса, заварив мне кофе и заняв почетное место за столом. Я перебирал каждый рисунок и что-то не клеилось.

– Разве могут быть воспоминания такими яркими, если последнее, что она помнит, это смерть ее семьи?

– Думаю да. Она намеренно никогда не рисует черным. Ни на одном из её рисунков вы не найдете этого цвета. Мы с её психиатром полагает, что это ее способ забыть последние часы, проведенные с родными. Она рисует все хорошее, что помнит.

Бред. Если бы она рисовала хорошее, наверное, на рисунках были бы нарисованы и её мать с отцом и сестра. Нет, я не психиатр и никогда не изучал психологию, но что-то в ярких цветах на белых полотнах бумаги подсказывало, что она рисует не прошлое. Это ее мечты. Мечты об обычной жизни. Насыщенных красках, которых ее лишают, животных, и доме на краю земли. Девочка просто хочет быть свободной. А если нет, и я выдаю желаемое за действительное?

Я не знал ответа на этот вопрос и просто попрощавшись с персоналом, сел в свой мерседес и отправился в офис. Домой ехать не хотелось. В шикарном, люксовом доме, в ремонт которого вложен не один миллион рублей я бы сейчас чувствовал себя некомфортно после желтых стен маленького обшарпанного здания.

Вероятно, другой на моем месте бы первым делом поспешил домой, встал под душ и смысл воспоминания о тягости бремени, которое несут ни в чем не повинные люди. Мне же в отличии от других хотелось выцарапать у себя в памяти единственный образ, захвативший в плен мое сознание впервые за последние двадцать лет.