Ты поймешь, когда повзрослеешь

Мы занимались любовью, говорили о работе, мы занимались любовью, и я все без утайки рассказала о своем отце, мы занимались любовью, он рассказал мне о планах на будущее, мы занимались любовью, и я поделилась своими планами. Когда я разговаривала с Марком, у меня часто возникало неприятное ощущение, будто он с нетерпением ждет, когда я закончу, чтобы завести разговор о себе. Но, по правде говоря, он никогда и не ждал, чтобы я закончила. Я была его зеркалом. А Рафаэль проявлял ко мне искренний интерес, задавал вопросы, сочувствовал мне, смеялся над моими шутками. Он так расположил меня к себе, что я откровенно и без стеснения говорила о своих чувствах, о Мамину, о переосмыслении собственной жизни, о матери и причинах моего пребывания в «Тамариске». А он мне рассказывал о своих родителях, о бабушке, о своей бывшей, о себе самом. И мне было так же приятно его слушать, как и смотреть на него. Я не скучала с ним; я могла бы проводить дни напролет в этой комнате, занимаясь любовью и разговаривая, с перерывами на завтрак, обед и ужин.

– Слушай, у меня есть идея, – сказал он, когда мы за обе щеки уписывали последнюю пиццу, найденную в морозильнике. – Обычно, когда люди знакомятся, они стараются произвести самое лучшее впечатление. А если мы поступим наоборот?

– Это как?

– А что, если нам составить список своих недостатков? Так мы сможем избежать сюрпризов, зная, чего нам ждать друг от друга!

Я ухмыльнулась, думая, что он шутит. Но он был серьезен.

– Ты в курсе, что потребуется несколько выходных, чтобы составить список моих недостатков?

– А я никуда не тороплюсь.

И тогда я принялась перечислять.

Когда мы покончили с пиццей, он знал, что я ленива, ворчлива, что мне нравятся глянцевые журналы, что я чемпионка мира по откладыванию на завтра того, что можно сделать сегодня, что у меня одна нога короче другой, а одно ухо выше другого (что, видимо, объясняется разницей в длине ног), что меня тошнит, когда я долго еду в машине, что я люблю овощи, только если их посыпать натертым сыром. Своими волосами я часто забиваю сливное отверстие в ванной, я много курю, люблю, когда последнее слово остается за мной, я транжирка и обладаю черным поясом по тревожности. Я смеюсь над собственными шутками, собираю коллекцию дисков Лары Фабиан, в последнюю минуту перед уходом из дома мне всегда хочется в туалет, и я не каждый вечер перед сном снимаю макияж. Я не могу удержаться, чтобы не рассказать, чем закончится фильм, и иногда у меня с языка срывается нечто такое, что приносит мне неприятности, и об этом я могла бы догадаться заранее.

Что касается Рафаэля, то он сообщил: ему свойственна некоторая небрежность в работе, иногда у него по утрам дурно пахнет изо рта и он храпит. Но это последнее замечание я добавила от себя.

– И это все?

Все.

– Думаю, ты забыл упомянуть о скромности.

Он привлек меня к себе и поцеловал. Я почувствовала, что у меня нет никакого желания здесь и сейчас узнать о всех его недостатках.

– Может, испробуем стол на кухне?

В такси, в котором мы ехали в воскресенье вечером в аэропорт, он всю дорогу держал меня за руку. Закрыв глаза, я положила ему голову на плечо. Допускаю, что Марин права, когда говорит, что в жизни случаются не только драмы.

97

Бернадетта – парикмахер. Раз в неделю она приходит причесывать наших постояльцев. Но сегодня именно над моей головой она занесет свои ножницы.

В это утро, как всегда, первыми поздоровались со мной члены клана бабушек. Сидя на скамье, три женщины приветствовали меня с обычным дружелюбием.

– Судя по всему, вы не теряли времени даром в Лондоне в эти выходные, – сказала Элизабет.

– Особенно волосам досталось, у них такой утомленный вид, – вставила свое слово Роза.

– Надеюсь, вы не придете ко мне на свадьбу с такой головой? – забеспокоилась Луиза.

Через три дня мой контракт заканчивается. Через четыре дня Луиза и Густав сыграют свадьбу, и я уеду в Париж. Сегодня я займусь своими волосами.

Роза составила мне компанию. Накладывая черную краску на ее шевелюру, Бернадетта спрашивает, что бы я хотела изобразить на своей голове. Я попросила ее подстричь мне кончики, но не слишком коротко, так, чтобы волосы доходили до плеч. Я – спасибо большое! – не хочу никаких укладок, перманентов, мелирования. И главное – чтобы она не дотрагивалась до моей челки, а то я ее прибью на месте.

– А что мы будем делать с седыми волосами? – спросила она, изучая мою голову.

Какая же она противная, эта Бернадетта!

– У меня нет седых волос.

– Как же нет, есть! И если бы только один. Если вы их не видите, это не значит, что их не видят окружающие. Я вам подкрашу корни?

В шоке от ее заявления, я задумалась.

И тут вмешалась Роза.

– Думаю, небольшой балаяж[41] ей не повредит.

– Полностью согласна с вами! – кудахчет Бернадетта. – Это придаст сияния ее грустному каштановому цвету.

Ты сейчас сама станешь грустной, если будешь продолжать в том же духе.

– Посмотрите, – настаивает она, вынимая из сумки альбом с фотографиями. – Я вас вижу вот в таком варианте.