Ты покоришься мне, тигр!

Мне рассказали, что Кун — человек трусливый и приемы его работы самые жестокие. Он входит в клетку вооруженный тяжелым арапником и железными вилами. Заставляя зверей рычать и набрасываться, бьет по морде и колет вилкой в самые болезненные места. Леопарды от одного его вида приходят в трепет. Ни о каком искусстве, ни о какой красоте в этом номере и речи быть не может.

Я поехал в Харьковский цирк, где тогда работал Кун, и был включен в программу со своим стрелковым номером. Но задача у меня была иная — незаметно изучить его работу.

Три недели наблюдал я выступления Куна. Надо было запомнить трюки и их последовательность, чтобы потом воспроизвести самому. Каркас сценария я записал подробно, проникнуть же в тайны дрессировки не удалось. Конечно, многое бы открыли репетиции, но за все время, что я был в Харькове, Кун ни разу не репетировал. А вступать с ним в разговор не хотелось, уж очень он был несимпатичен. Как это можно быть таким жестоким и безжалостным.

С болью смотрел я на красивых, но таких забитых зверей. Мне казалось даже, что отношение леопардов к укротителю было более человечным и гуманным, чем отношение человека к ним. Ибо человек демонстрировал не дрессировку, а лишь грубую силу подавления. На манеже царил страх — партнеры боялись друг друга. Это я ощущал очень остро, и, думаю, не только я. Недаром после представления Кун заглушал страх водкой, да и перед входом в клетку тоже подбадривал себя стаканом.

Мне, бывшему кавалеристу, была непонятна и противна такая жестокость по отношению к животным. Правда, мне не приходилось общаться с кровожадными хищниками, но в армии у меня было много лошадей. Скажу не рисуясь, что я больше думал о них, чем о себе. И не только потому, что от их состояния часто зависела моя жизнь на фронте. Просто я любил их.

Лошади всегда у меня были чистые, сытые, ухоженные. Я заботился даже об их хорошем настроении. Бодрая лошадь — самое надежное «оружие» всадника. Невзгоды и лишения сурового военного времени мы делили поровну. А иногда случалось оставаться без провианта, то от случайной пайки хлеба я отделял ей большую часть.

Десять лет — военных и мирных — провел я, что называется, не слезая с коня. Мы никогда не «ссорились». Казалось, и мои подопечные довольны мной. Я был для них и ласковой нянькой и заботливым лекарем. Наверно, и они по-своему, по-лошадиному, любили меня; Стоило мне только издали позвать «Рыжий»! — как конь тот час навострит уши и ответит приветливым ржанием, нетерпеливо забьет копытом и всеми доступными ему знаками выказывает свою радость и любовь. И уж, конечно, он знал, что встреча не обойдется без угощения хлебом, морковкой или горстью зерна. Когда его хлопали по шее, гладили по морде и говорили что-нибудь ласковым голосом, теплел и млел его лошадиный глаз.

А тут вдруг вижу, как животное бьют без жалости, с остервенением. Нет, не понравился мне этот Казимир Кун! Ничего не мог я почерпнуть из его работы. Но, вспомнив своего Рыжего; понял, что именно тогда, в общении с ним прошел первые  уроки дрессировки, постиг первое ее условие — любить животное. Да зачем же делить свою жизнь с животными, не любя их?

На этом, к сожалению, и кончались мои познания искусстве дрессировки. Правда, в армии я еще занимался, выездкой лошадей. С цирковой дрессировкой это имеет мало общего. Сходство только одно — приемы поощрения. Да и лошадь с леопардом не сравнишь — характеры разные.

И вот теперь мне предстояло вслепую начать изучение этих «характеров». С тревогой и напряженным вниманием вглядывался я в морды леопардов. Но мой неопытный глаз еще ничего не мог схватить. Порой закрадывались и сомнения - сумею ли с ними справиться, подчинить себе, умею ли наладить совсем иные отношения о забитыми, зашуганными и оттого еще более яростными зверями?

А тут еще доходили до меня слова Купа, дескать, русские не в состоянии овладеть сложной дрессировкой хищников. Медведи — вот их предел. А леопарды — самые хищные звери, и для работы с ними нужна особая смелость и сила воли.

Такие разговоры злили и еще больше раззадоривали меня. Он-то, конечно, чувствовал, u, что ему скоро придется убираться восвояси. И не случайно последнее время он забивал зверей до того, что они отказывались выполнять трюки. Я раскусил замысел Куна — побоями оп хочет загубить зверей, добиться того, чтобы они потеряли всякую связь с человеком, забыли ключи дрессировки, то есть движения укротителя, являющиеся скрытыми командами. Ключи эти он, конечно, всячески засекречивал. Впоследствии на расшифровку этой тайны мне пришлось изрядно потратить времени и труда, часто идя на риск.

«Ключи», — это самое главное в дрессировке. Ребёнка или взрослого человека на одно и то же движение можно вызвать разными способами. Им можно подать команду словом, жестом, собственным примером — они поймут чего от них хотят. Зверь же делает движение только по одному определенному условному сигналу, к которому учили с самого начала. И на другую команду просто не обратить внимания. Поэтому так важно знать эти «ключи».