Ты покоришься мне, тигр!

Прежде всего подумал о Ранжо. Этот леопард вообще был комиком, Причем во всех ситуациях он оставался неизменно серьезен и невозмутим. Эту особенность я подметил у него на первых же репетициях и подумал, что он может внести оживление в наш номер. Но тогда мне самому было не до смеха.

А теперь мы с ним разыгрывали такую сценку.

Пронеся леопарда несколько шагов по манежу, я сбрасывал его, как мешок. Ранжо, несмотря на мои требовании уйти на место, продолжал лежать, словно достиг наконец, предела своих желаний. Даже похлопывание по бедру не производило на него впечатления. Тогда я хватал его за хвост и тянул юзом назад. Он цеплялся лапами за рельсы, по которым перед этим катал шар Принц. Я продолжал тянуть его за хвост. Но рельсы — опора ненадежная и катятся вместе с ним. Несмотря на смешное положение, он сохранял невозмутимый вид, и это вызывало хохот зрителей.

Постепенно я расцветил юмором и шуткой сценки с другими леопардами. Часто тот или иной ход подсказывали они сами. Например, Уля после стойки на задних лапах никак не хотела идти на место, и никакие угрозы на нее не действовали. Я кипятился и возмущался, даже бросал в нее «со злости» бич. Она это все спокойно наблюдала, а потом, насладившись зрелищем вышедшего из себя укротителя, шла на свое место от одного кивка головы.

Теперь уже по-новому приглядывался я к поведению зверей и за кулисами. Часто эти наблюдения помогали своевременно предотвратить конфликты, как это было в случае с Ранжо и Принцем. На манеже они всегда вели себя дружелюбно, но один непредвиденный и пустяковый случай чуть не поссорил их на всю жизнь. На конюшне они были соседями, и однажды я заметил, что оба стоят по разные стороны шибра и, хотя не видят друг друга, сосредоточенно смотрят в одну точку. Что, думаю, они тут увидели? Стал наблюдать. Вижу, Принц старается просунуть лапу в щель — шибр оказался зарытым не до конца — и схватить соседа. Ранжо ударяет лапой по лапе Принца и даже царапает его. Ну, думаю, оставлю щель, посмотрю, Что будет дальше.

На следующий день уже лапа Ранжо стала протискиваться в щели, и оба снова стоят, как завороженные. Друг друга не видят, но по запаху узнают. И вот уже в манеже между ними вспыхивает ссора, и работа приостанавливается для наведения порядка. Нет, эксперимент надо прервать. Щель заделали.

Я же опять пришел их понаблюдать. Оба продолжали сидеть против бывшей щели и колотили по этому месту лапами. Безрезультатность попыток в конце концов, охладила леопардов, и они уже не сидели в ожидании друг против друга по обе стороны шибра, а снова стали прогуливаться по клетке. Но нет-нет — то один, то другой подойдет к заветному местечку, насторожится, потрогает лапой или рыкнет. Со временем они и вовсе перестали подходить к щели. В манеже некоторое время еще ворчали друг на друга, а потом снова стали приятелями.

Не заметь я этого вовремя, могли начаться кровопролитные бои, в которых бы и мне, наверно, досталось не мало.

Каждый, казалось бы, незначительный факт приучал меня к тому, что в таком деле, как дрессировка, нет мелочей, что любой пустяк может быть причиной больших печалей… или творческих радостей, потому что многие трюки родились тоже из наблюдения за зверем в клетке.

Дальнейшие репетиции (к сожалению, уже не регулярные — манеж был нужен для подготовки пантомимы «Индия в огне») мы посвятили вещам более тонким — шлифовке трюков. Я хотел, чтобы мы — я и мои леопарды выглядели с военным блеском. К этому времени я настолько обрел уверенность, что мог задумываться и о собственном поведении на манеже, о своих позах и жестах, комплиментах публике и о том, как это выглядит со стороны. Ведь я должен «соответствовать» леопардам, «быть им в стиль». Попросту говоря, легко отказаться смешным на фоне этих красивых животных.

Сегодня моя репетиция отменена. После представления назначен генеральный прогон пантомимы «Индия в огне».

После генеральной был проведен короткий обмен мнениями. С тех пор прошло уже четверть века, а я и сейчас помню мысль, высказанную артистом драматического театра. И не просто помню, но постоянно ею руководствуюсь, когда затеваю что-то новое или оцениваю работу моих товарищей. Он сказал тогда примерно следующее:

— Мы, артисты драмы, любим и уважаем цирк. Мы уважаем его и поэтому на сцене не стоим на руках и не делаем сальто; сделать это с таким блеском, как вы, мы не сумеем. Так уважайте же и вы наше драматическое искусство.

Он был совершенно прав: было неудобно и даже неприятно видеть на манеже, где всегда демонстрируется только высшее мастерство, бесплодные попытки артистов цирка стать артистами театра.

Пантомиму выпустили, и мои репетиции возобновились.

Всего их было сорок девять. За это время я очень старался убедить леопардов не считать меня своим врагом, и, в конце концов, мы «договорились» о взаимном содружестве. Не хотелось освободить зверей от страха, приучить их повиноваться только воле и настойчивости. Страх как сдерживающее начало я заменил заботой, пряником, терпением, дружелюбием.