Ты помнишь, товарищ…

Ночь была очень торжественная, девочка шла и шла, и луна возвышалась над нею, как старая вдовствующая императрица, которая все еще мечтает выйти замуж за какого-нибудь короля.

Все шпалы, шпалы, шпалы…
Все спало, спало, спало…

Девочка шла, и вместе с ней шли дни. Девочка похоронила стрекозу и поставила муравья сторожить могилу:

– Я не хочу, чтобы ее тело растерзали дикие звери!

Зиму сменила весна, весну лето. Муравей умер, не

сходя с назначенного места.

А девочка все шла к тете. Она очень устала. И тогда город со всеми домами, улицами, мостовыми пошел ей навстречу. Булыжники тоже ушли навстречу девочке, и в городе стало легко класть асфальт.

Девочка вошла в магазин, и кассирша, утомленная семейными драмами, взглянула на нее пьяными глазами – потому что у горя и у пьянства глаза одинаковые.

– Девочка, – сказала кассирша, – я устала оттого, что все, буквально все приходят ко мне за звездами. Девочка, будь доброй, попроси у меня пылинку.

Девочка обнаглела:

– Дайте мне самую большую пылинку, какая у вас есть!

И тогда старая утомленная кассирша, у которой плохие соседи и всю ночь под окнами грохочут трамваи, выдала ей пылинку величиной с земной шар…

Мы стали очень быстрыми в сплетнях И очень медленно спорим с судьбой,негромко сказала кассирша.

А девочка попросила:

– Пригласите меня в гости.

И кассирша пригласила.

Как я жалею, что придумал эту кассиршу Варвару Никифоровну только в третьей главе! Как хорошо было бы, если бы она действительно существовала. Я бы пошел к ней вместе с девочкой, и мы встретили бы там участкового надзирателя Ивана Моисеевича Урядникова, который давным-давно совершил столько преступлений, что не арестован лишь потому, что является участником моих сказок.

Иван Моисеевич Урядников вовсе не человек, – это старый царский полтинник. Он член К. 3. П.- Клуба Заплаканных Палачей. Это он казнил Софью Перовскую и Желябова, похожего на Евтушенко.

Мы сели бы с ним за стол, который уже четвертый век существует без четвертой ножки. Но моя коленная чашечка уже привыкла к ее отсутствию и приспособилась, как приспосабливается всякое живое существо. Я бы спросил Урядникова:

– А вы знаете, что теперь каждое утро тысячи Софий Перовских проходят через проходные и два раза в месяц получают зарплату? Зачем же вы казнили ту, самую главную?

А в это время вошла бы выдуманная мною Варвара Никифоровна и внесла бы прелестные суточные щи. И щи загрустили бы оттого, что они суточные, им захотелось бы жить дольше…

Вдруг девочка, такая милая, что ей с первого взгляда хотелось писать письма, сказала:

– Я никогда не видела моря.

– Поедем! -сказал я.

– Это далеко?

– Сколько хочешь, столько будем ехать…

И мы оказались на берегу моря. Вдруг девочке показалось, что на морской глади возник лунный столб. Он был невероятный, этот столб. Он был как граница между христианством и коммунизмом. Частная капиталистическая яхта рассекла этот столб. Владелец яхты был лично знаком с замечательным сказочником Александром Грином. Он страдал бессонницей и избороздил все моря и океаны в поисках страны, где можно задешево покупать сны.

И девочка через многие морские мили крикнула капиталисту:

– Я вам отдаю свои сны бесплатно, у меня их так много!

– Отвези меня обратно, – сказала девочка. – Ведь я так и не побывала у тети. А она старенькая.

– Хорошо, – сказал я. – Разве ты не видишь, мы уже в Курске!

И тогда девочка увидела удивительное войско. Это не было ополчение 1812 года. Это было ополчение 1941 года.

Они все шли вслепую, потому что были близоруки…

Вечность не переспоришь!

А мой второй гривенник был очень разумный мальчик. Он сразу попал в детский дом, там его воспитали, он стал инженером, потом его судили за растрату, и он так и будет сидеть в тюрьме до конца моего повествования.

Чем хороша опасность? Тем, что от нее некуда деваться. (Судьба шестого гривенника.)

Ночь. Не спится и не пишется. Достаю кошелек, вынимаю гривенник и кладу его перед собой. Гривенник стал одушевленным. Он встал на ребро и побежал по окружности стола. Никто не видел на гривеннике выражение страдания. Я первый увидел. И тогда я неожиданно понял, что гривенник такой же бедняк, как я. И у него и у меня было не больше десяти копеек.

4

Однажды застаю его за чтением «Всемирной истории».

– Понимаешь, сколько ученые ни копаются, никак не могут найти мемуары неандертальцев. Ученые только установили, что у неандертальцев были вспыльчивые характеры. Откуда они это узнали? Бог с ними, с учеными!

Приносят очередное извещение об уплате за квартиру:

– ЖЭК-потрошитель!

Светлов уезжает в Ялту. На аэродроме я говорю ему:

– Счастливый, едешь к морю…

– Не завидуй, старуха, и под кипарисом можно дать дуба!

Ужинаем в ресторане ЦДЛ. Входит известный журналист, окруженный толпой молоденьких девушек. Одна в красном платье, другая – в зеленом, третья – в голубом.

– Погляди-ка, у него целый гарем!

Светлов морщится.

– Не завидую! В наше время владелец гарема – горемыка!

Утром слышу в телефонной трубке огорченный светловский голос:

– Лида? У меня пропала пишущая машинка.

– Как? Из комнаты?