Ты постучишься в дверь мою (СИ)

— Ксюш, все хорошо? — в ванную стучала мать. Ксюша же… Сжимала зубами полотенце, чтобы не слышен был вой. Ни к чему это. Ни ей жалость не нужна, ни матери ее имитация… — Ксюш, ты слышишь меня? — Нина снова постучала, прислушалась… Понятно было, что дочь в ванной, и это нормально, вероятно, когда на часах восемь утра, да только… За Ксению теперь всегда беспокойно было.

— Да, хорошо, мам… — она и сама не знала, как собралась, как три слова из себя выдавила, а потом сползла на пол, снова полотенце в зубы и рыдать. Рыдать потому, что… Ваня снова снился. Три месяца уже, как нет, а он… Так реально. Так ощутимо. Так… жестоко.

Любил ее, она его любила. Им по двадцать с небольшим было. Еще студенты, однокурсники, вернулись воспоминания о том, как все началось. Его съёмная квартира дурацкая, в которой ни условий, ни уюта, хозяйка-идиотка, зато… Оттуда самые сладкие воспоминания. Оттуда первый раз. Оттуда признание первое. Оттуда предложение. Оттуда любовь…

— Спускайся, завтрак ждет уже… — Нина сказала, помедлила пару секунд, а потом в ванной слышно было, как вышла из спальни.

Этого оказалось достаточно, чтобы Ксюша позволила себе небывалую роскошь — хоть немного… хоть чуть-чуть… порыдать без полотенца.

* * *

— Как спалось, моя родная? — Ксения Тихомирова спустилась к завтраку ровно через двадцать пять минут. Пять на поплакать, десять на горячий душ… в котором тоже можно мешать слезы с водой. Дальше сложнее — одеться, волосы собрать, глаза накрасить, губы… Надеть маску.

У нее все хорошо. Она жива.

— Хорошо, спасибо. А вам? — к матери подошла, поцеловала в щеку, к отцу — ответила нежной улыбкой на его, села на свое место, принялась имитировать аппетит…

— Да что-то кошмар замучил… Все снится, что ты плачешь и о помощи просишь… — Нина с тревогой на дочь посмотрела, та же только улыбнулась.

— Глупости, мам, забудь. На ночь ромашковый чай выпьешь — все пройдет, — Ксюша подмигнула матери, сделала большой глоток кофе… Не потому, что любит. Просто от вкуса еды на языке тошнить начинало.

— Ты в офис снова? — следующий вопрос уже отец задал. Игорь Станиславович Веремеев окинул дочь внимательным взглядом поверх газеты, приподняв бровь. Этот взгляд читался как: «я на тебя не давлю, но долго ты еще будешь тащить на своих плечах дело мужа и даже о помощи не попросишь?». И ответ у Ксюши был. Долго. Всю жизнь. Столько, сколько обещала любить его. Столько, сколько любить живого уже не сможет.

— В него. Дел много…

— Но Кирилл тебе помогает? — в разговор снова Нина включилась.

— Да. Кирилл помогает, спасибо ему…

— Еще бы… После всего, что его дружок натворил…

— Нина… — Игорь сказал тихо, но обе женщины поняли, что тему развивать не стоит. Нина на мужа раздраженно посмотрела, а Ксюша… допила в три глотка чертов кофе, из-за стола встала.

— Если что — звоните.

Вышла из столовой, холл пересекла, оттуда в подвальный гараж…

Когда машину заводила — руки тряслись. Пришлось делать несколько дыхательных упражнений, чтобы хоть какое-то самообладание вернуть. Чертова пара слов… Пара слов от женщины, которая должна ее чувствовать лучше всех, которая жалеть должна, которая понимать должна, а теперь…

На щеке изнутри уже и места живого нет — все до крови искусано. Чтобы не рыдать. Чтобы не кричать. Чтобы не доказывать. Чтобы не отвечать. Чтобы жить. Но зачем?

Ксюша смотрела в зеркало заднего вида, выводя машину из гаража и думала о том, как ей все это надоело.

Что он снится. Что она в истерике вечной. Что даже поплакать нормально не может. Что мать ежедневно «откатывает обязательную программу», передавая привет умершему зятю-предателю. Что Ксюша на работу сбегает. Подальше от всего этого дурдома. В другой дурдом…

Зря она согласилась к родителям переехать. Зря… Надо было дома остаться. И пофиг, что там все даже пахнет до сих пор его духами. Что там на каждую дверь смотришь с мыслью, что он постучится сейчас. Пофиг.

Ей теперь вечно из двух зол выбирать придется. И меньшее… Его нет, вероятно. Меньшее зло было бы вместе с ним сгореть.

* * *

— Ксюш, зачем приехала? Мы же договорились вчера, что у тебя выходной, а я все на себя возьму…

Кирилл Прудкой поймал ее в холле, в щеку поцеловал, аккуратно, но уверено руку на талии зафиксировал сзади, так и сопровождал до самого кабинета.

Не поинтересовался, нужно ли заходить… Сам дверь открыл, ее впустил, следом вошел…

— Тебе кофе?

— Нет, дома пила…

Ксюша рассеяно отмахнулась, к окну подошла, в него уставилась, сжимая пальцами виски. Надеялась, что пока ехать будет — мысли в порядок приведет, а по факту… И сон этот крутиться продолжал, и очередное мамино замечание невзначай, отцовский взгляд…

— Ты чего, Ксень? Опять расклеилась? — Кирилл подошел снова, обнял, уже совсем не по уставу. Ей это не нравилось. Ей вообще не нравилось, когда посторонние люди касаются, но… Она старалась деликатно… Руки с себя снять чужие, отойти, воды в графин налить, трясущимися руками таблетку из сумочки достать, выпить…

— Мать снова песню свою завела… О предателе…

Кирилл вздохнул тяжело, кивнул, сначала смотрел, как она воду жадно пьет, потом в окно взгляд устремил…