Ты прекрасна!

– А ты гораздо больше похожа на Люси Рикардо, чем мне казалось. Не хотелось бы тебе это говорить, но… Когда я уеду, у меня все будет в порядке. Это временное помешательство вызвано моей нынешней работой. А то, что происходит сейчас… Я хочу сниматься в фильмах, которые мне нравятся. Это все, что я хочу. И все, в чем я нуждаюсь.

Лейси рухнула на кровать и сразу же приподнялась на локтях. Пристально глядя на Бо, она проговорила:

– Оставь меня, если должен, но имей смелость сказать правду. Я больше, чем временное помешательство. Ты любишь меня. – Она протянула руку. – Дай мне твой мобильник.

Он несколько секунд хмуро разглядывал лежавшую на его кровати женщину, потом направился к своим брюкам, достал из кармана айфон и бросил его ей. Она вертела его в руках – и комната наполнилась восхитительным голосом Этты Джеймс[35], исполнявшей свою знаменитую песню «Наконец-то».

Бо прищурился, но уголки его рта непроизвольно дернулись.

– Чем больше люди меняются, тем больше они остаются прежними. В каком году мы живем?

– Не важно, парень. Любовь, она вечная. Иди сюда. – И Лейси поманила его пальцем.

Он лег на покрывало рядом с ней, и его старая кровать заскрипела. Этот скрип показался ему таким же знакомым, как биение собственного сердца. Время побежало вспять, и Бо вернулся в детство, – с ним вернулось все плохое и хорошее, все то, что он тогда принимал близко к сердцу.

Лейси прижала палец к его губам.

– Ты не будешь играть со мной, слышишь? Не будешь притворяться в этой комнате, где спал Бо, еще не умевший лукавить, веривший в добро и уверенный, что может доверять людям, которых любит.

Бо промолчал – он не сказал ничего, ее огромный грозный лев, у которого была взъерошенная грива и глаза властелина джунглей, а еще – сердце, готовое вместить чужие беды и напасти.

– Здесь ты станешь самим собой, – говорила Лейси, поглаживая его по волосам, – вновь станешь тем маленьким мальчиком и обиженным подростком, которого старался не замечать. И, конечно же, ожесточенным молодым человеком, которого изображал все эти годы. И здесь ты получишь меня. Я твоя женщина, а ты – мой мужчина. Но пока ты не перестанешь лгать самому себе – мол, у меня все хорошо и мне никто не нужен, – пока будешь уверять себя в том, что твоя бедная мать и покойный отец испоганили твою жизнь, – то есть пока ты не откажешься от этой лжи, – мы с тобой не будем заниматься любовью.

Бо по-прежнему молчал, глядя на нее пристально. Но Лейси было все равно; она уже совершенно не волновалась, когда вновь заговорила:

– А если мы не займемся любовью, Бо Уайлдер, то тебе придется убраться навсегда из моей жизни. И в этом случае мы никогда не отправимся куда-нибудь, чтобы выпить по коктейлю и по-дружески поболтать при случайной встрече. Ты или разобьешь мое сердце, или отдашь мне свое. То же самое касается меня. Иного быть не может. И не будет.

Этта продолжала петь. Да благословит ее Господь.

А Бо еще минуту-другую помолчал, потом спросил:

– Ты все сказала?

Она кивнула.

Он взял ее за руку и поцеловал костяшки пальцев. Потом перевернул руку ладонью вверх и снова поцеловал. Лейси почувствовала, что тает… Но он ведь так и не сказал, что любит ее.

Этта пела «Я могла только плакать», когда Бо улегся на спину, усадил Лейси на себя и, накрыв ладонями ее груди, стал теребить подушечками пальцев уже отвердевшие соски. Она со стоном закрыла глаза. Когда же открыла их, Бо чуть приподнялся и стал лизать ее соски, время от времени осторожно покусывая их.

– О, Бо… – прошептала она и, наклонившись, поцеловала его.

Через несколько мгновений их губы слились в долгом поцелуе. После чего последовали вздохи и горячечный шепот, отчасти заглушаемые звуками музыки.

А потом он уложил ее на спину и лег сверху. Лейси не сводила с него глаз и мысленно ему говорила: «Ты понимаешь, что это значит». Но она не собиралась отступать.

А он покрывал поцелуями ее тело – шею, плечи, груди и бедра. Наконец его губы опустились к средоточию ее чувственности. Сначала он исследовал языком маленький бугорок, потом раздвинул складки и проник в нее с уверенностью опытного исследователя, точно знающего, что ищет.

Лейси выгнулась ему навстречу и закричала. А он продолжал сладостную пытку и, судя по всему, не собирался останавливаться…

И сейчас они были одним целым – независимо от того, хотел он это признавать или нет. И он принадлежал ей. Через минуту-другую Лейси сообщила ему об этом – но не словами, а громкими стонами и криками, вырывавшимися из ее груди и превращавшимися в нескончаемую песню наслаждения.

А потом его губы скользнули вверх – к ее лицу, а твердая плоть уперлась ей в живот.

– Ты прекрасна, – прошептал он.

Лейси снова застонала и обхватила его ногами. А он, судорожно сглотнув, прохрипел:

– Да, ты права, я люблю тебя, Лейси Кларк. – В следующее мгновение Бо с утробным криком вошел в нее. Затем начал ритмично двигаться, и она с протяжными стонами раз за разом устремлялась ему навстречу. При этом обоим казалось, что у них не оставалось выбора, что они сейчас делали то единственное, что могли делать, то, что должны были делать.