Ты прекрасный друг

Пока нам не принесли еду, мы молча пялились в разные стороны. Позже уже сидели, уткнувшись в белые блестящие тарелки.

– Ты догадываешься, зачем я тебя пригласил, Инна? – наконец прервал напряженную тишину отец.

– Поговорить о совместно нажитом с мамой имуществе, которое ты решил оттяпать спустя десять лет? – предположила я.

– Да, согласен, это был худший из всех предлогов, который я мог тогда придумать, – тяжело вздохнул отец, нервно комкая салфетку в руках.

– Предлог для чего?

– Чтобы с тобой, наконец, помириться.

Я молчала. А что тут скажешь?

– Как тебе платье?

– Коротковато, – поморщилась я, вспомнив, сколько раз за сегодняшний вечер оно успело задраться.

– Ольга выбирала... Мы очень хотели, чтобы тебе понравилось.

Ольга – папина вторая супруга. Я вспомнила, как мама счастливо поднимала вверх большой палец и твердила: «Человек, подаривший это платье, имеет отличный вкус!». Знала бы она, кто этот человек... Локти бы от досады за свои слова кусала.

– Поначалу мне было очень стыдно, – быстро и глухо начал отец. – Перед тобой, перед Наташей... Но что я мог поделать, когда прошлые чувства были мертвы, мы с твоей мамой были как оголенные нервы, постоянно ругались. Не при тебе, конечно, ты была тогда слишком мала. Я собрал вещи, чтобы не мучить твою маму. Поверь, со мной ей было бы хуже, чем без меня. Да, и ребёнку расти в среде постоянных недопониманий и скандалов...

– Допустим, – прервала я его монолог. Все эти любовные тонкости были мне пока неподвластны. – Но что тебе мешало продолжить со мной общаться? Почему ты вместе с мамой бросил и меня? Я-то тут причем, папа? Я разве с тобой скандалила? Я была обычным ребёнком, который нуждался в отце!

– Когда я пришёл тебя навестить в первый раз, ты меня оттолкнула. Сказала, что не ненавидишь.

Если честно, я это уже плохо помнила. Или не хотела помнить.

– Ну, а потом, – отец горько усмехнулся, – ситуация начала только усугубляться. Мне было страшно подойти к тебе и быть вновь отвергнутым. Я знаю, я трус! – папа повысил голос. Какая-то седовласая женщина за соседним столиком  с интересом посмотрела на него. – Я исправно платил алименты и убеждал себя, что без меня тебе будет только лучше. Это, Инна, как эффект плацебо. Я так убедил себя в том, что ты во мне не нуждаешься, что, в конце концов, сам в это поверил. Тем более, что и ты не искала встреч со мной.

А вот это уже чистая правда.

– Но куда уже тянуть, Инна? Ты – совсем взрослая. А я так больше не могу. – Глаза отца как-то странно блеснули. Он что, сейчас заплачет? Я непонятно чего испугалась. – Ты – единственный мой ребёнок. И я хочу, чтобы ты была рядом.

У меня ком встал в горле. Я прокашлялась. В том момент вновь почувствовала себя Катериной Тихомировой из фильма «Москва слезам не верит». Хотелось ответить что-то вроде: «Господи, я столько раз представляла себе эту нашу с тобой встречу. Столько слов всяких придумывала. А встретились – и сказать нечего».

Я тяжело вздохнула и уставилась в красивый расписной потолок.

– Пап... Не знаю, что ответить! – почему-то вырвался нервный смешок. Отец по-прежнему смотрел на меня, не отрывая взгляда. – Ты хоть понимаешь, сколько ты всего пропустил? Тебя ведь не было рядом практически всю мою сознательную жизнь...

Я набралась смелости и вновь заглянула ему в глаза. В них стояли слезы. Мне стало совсем не по себе. Я отхлебнула большой глоток воды. Ладони вспотели. Если принять во внимание тот факт, что мне достался папин характер, я представляю, как сложно ему признавать свои ошибки и извиняться. Хоть и за дело (за большое такое дело, которое нехило подкосило две жизни: матери и дочери). Хоть и перед родным человеком. Но я сейчас оказалась в ситуации не лучше, оказывается, прощать не намного легче, чем просить прощения. Как-то я за десять лет свыклась с ролью дочери, ненавидящей отца... И так все быстро в своей жизни переиграть?

– Инна, не поверишь, но чем дальше, тем страшнее признавать свою вину... Дочь, я так в себе запутался... А когда услышал в туалете, как ты грозишься кишки выпустить наружу, так вообще принял это на свой счёт!

Я густо покраснела и огляделась. Кораблева с родителями в зале, слава Богу, не было.

– Мне тяжело. – Наконец призналась я. – Ты ведь понимаешь, что по щелчку ничего не случится? Так быстро все плохое нельзя забыть. Мне нужно время свыкнуться с мыслью, что... – я немного подумала и тихо добавила, – с мыслью, что у меня наконец-то появился родной отец.

Папа вздохнул и опустил голову на ладони. Никогда бы не подумала, что этот человек вызовет во мне такие эмоции, но у меня от жалости сжалось сердце.

– Хорошо, – наконец, отозвался он. – Я понимаю, сколько всего тебе должен и готов ждать.

– О, это точно! – я попыталась придать своему голосу одновременно веселья и злорадства. О, ужас! Мне захотелось его приободрить. – Начнем с долгов. Для начала ты мне задолжал десять походов на балет! На «Щелкунчика»! Будем наверстывать свои упущенные новогодние традиции. Помнишь?

***