Ты против меня (You Against Me)

Майки вылетел из квартиры и сбежал по лестнице. К черту лифт, так быстрее – всего пять пролетов. Сердце бешено билось. В самом низу он остановился – увидел ее на улице. Она стояла, подставив лицо дождю. С грохотом распахнув дверь, он подошел к ней:

– Ты что это задумала?

Ее платье промокло насквозь, джинсы тоже; даже с ресниц стекала вода.

– Мне надо было тебя увидеть.

– Нельзя вот так просто прислать эсэмэски и потребовать, чтобы я спустился, иначе поднимешься сама! Ты что вообще о себе думаешь?

– Прости. Я бы не стала к вам ломиться, конечно. Я же даже не знаю, в какой квартире вы живете. – Закрыв лицо рукой от дождя, она оглядела многочисленные окна их дома. – А в какой, кстати?

Он покачал головой:

– Ты не можешь здесь оставаться.

Ее глаза скользили от балкона к балкону, от двери к двери.

– Карин знает, что я здесь?

– Ты что, с ума сошла?

Лицо у нее было грустное и растерянное.

– Пожалуйста, не прогоняй меня. Ты же сам вначале за мной бегал, забыл?

Верно, и после этих слов ему стало стыдно. Чтобы унять угрызения совести, он показал окно их квартиры. Хотел, чтобы она знала: он ничего лично против нее не имеет. Дело совсем в другом.

– Голубая дверь, – проговорил он, – та, где у входа елка.

От елки, правда, один ствол остался, иголки давно осыпались, зато она все еще была наряжена в мишуру. Хотя на дворе стоял май, у них никак не доходили руки вытащить ее дальше балкона. Майки почувствовал себя очень глупо: сам обратил ее внимание на то, какая у них безалаберная семейка.

– Сестре нравится, – заметил он. – Она все думает, что у елки опять иголки вырастут. В декабре поменяю на новую, надеюсь, разницы она и не заметит.

Элли взглянула на него очень странным, серьезным взглядом:

– Ты очень добрый.

Он не думал об этом как об акте доброты. Просто с Холли так всегда: хочешь, чтобы она была довольна, – притворись, будто в мире существует волшебство.

– Слушай, – проговорил он, – нельзя тебе здесь оставаться. Серьезно. Мне через полчаса на работу, Джеко за мной заедет. Он мне жить не даст, если увидит тебя здесь.

Он проводил ее до угла дома, ко входу в лифт, где можно было укрыться от дождя. Она взяла волосы и отжала их одной рукой. Он снял куртку и протянул ей.

– Вот, – сказал он. – Возьми, а то еще воспаление легких заработаешь на обратном пути.

Она молча надела куртку и застегнула молнию. Сунула руки глубоко в карманы. Он надеялся, что они не набиты грязными носовыми платками, презервативами или бумажками, на которых записаны телефонные номера знакомых девчонок.

– Ты самый добрый человек из всех, кого я знаю, – вдруг сказала она.

Должно быть, ее знакомые – настоящие гады, раз она так расчувствовалась просто из-за того, что он отдал ей куртку.

– Ладно, – ответил он, – я пошел. Она взяла его за руку:

– Мне надо тебе кое-что сказать.

– Не хочу знать.

– Пожалуйста, – взмолилась она. – Ты единственный, кому я могу признаться.

Она смотрела на него так, будто он был птичкой, которую она пыталась покормить с руки – осторожно, рассчитывая, как близко можно подойти. Такое отношение было ему очень непривычно.

– Даю тебе две минуты, – наконец сказал он.

Они вместе сели около стены напротив дверей лифта. Пол здесь пах мочой, но ничего лучше они не нашли.

– Ну что, – проговорил он, – опять с кем-нибудь поругалась?

– Не совсем.

– С братом, что ли?

Она покачала головой и уставилась на твои туфли.

– Знаешь, если речь о твоем брате, мне вообще все равно. Правда может оказаться любой, и меня это даже не удивит. Может, Карин и лжет.

– Не лжет. – Она медленно повернулась к нему лицом. В ее глазах то вспыхивал, то угасал страх. – Мне так хотелось верить, что Том невиновен. Несколько недель пыталась себя уговорить. Но я уверена, что он это сделал, и не буду выступать в его защиту.

– И что?

Она в растерянности нахмурилась:

– Но это же важно! Я должна пойти в суд и дать показания, что ничего не видела и не слышала в ту ночь. Должна свидетельствовать, что мой брат – чудесный человек и не смог бы обидеть твою сестру. Но теперь я этого делать не стану.

Но у нее же нет видеозаписи, подтверждающей ее слова, подумал Майки. Да тысяча других людей в суде встанут и будут защищать ее брата, даже если она откажется.

– Ничего не изменится, Элли.

Она тихо всхлипнула, чем потрясла его. Он почему-то думал, что такие, как она, не плачут. Разве ум не управляет эмоциями?

– Эй, – попытался успокоить ее он, – эй, с тобой все в порядке?

Он обнял ее, и она прильнула к нему на минутку. Ей было неловко, она пыталась спрятать лицо и вытирала нижние веки, чтобы не размазалась тушь.

– Извини, – пробормотал он, – не хотел тебя огорчить.

Она взглянула на него; ее щеки раскраснелись.

– А теперь почему ты со мной такой милый?

– Ты мне нравишься.

Она рассмеялась. Он тоже. Это было так здорово – слышать свой и ее смех.

– Знаешь что, – сказал он, – давай, может, погуляем? Если хочешь.

– Но у тебя же работа.

– Да к черту эту работу! Давай уедем куда-нибудь подальше.

Она кивнула:

– Да, пожалуйста. Шикарно. И как неожиданно.

– И куда поедем?

Она вытерла глаза рукавом:

– Уж точно не ко мне домой.

– Ладно.

– И не в город.