Телеграмма из Москвы
в Планерское
Главного не сказал. Дорогая, позвони в воскресенье шести вечера. Надо посоветоваться, а также послушать твой голос…
Письмо
Прошло еще 6 лет, и я люблю тебя еще сильнее, еще вернее. Давно уже мы стали с тобой одним человеком (который может даже повздорить с самим собой по глупости, но разделиться, стать снова двумя не может). Ты обрати внимание, как я обнаглел, – раньше писал только о своих чувствах, а теперь расписываюсь за обоих и не боюсь, что ты опровергнешь. Спасибо тебе за все, жизнь моя.
Письмо
Девочка моя родная! Вот ты ушла, а я, вместо того чтобы работать, раскрыл книжку твоих стихов и стал читать. Как будто впервые, как будто никогда не знал их – так я плакал над ними, так узнавал ту, что писала их, – удивительную, честнейшую, неповторимую. Броситься бы сейчас к тебе, рассказать об этом.
Но тебя нет, а когда придешь – смогу ли я объяснить тебе, как заново полюбил, и будет ли у тебя настроение понять это? Кланяюсь тебе в ножки, любимая моя, за все, за все. И прежде всего за стихи, которые я прочел, сам становясь под их светом лучше. Твой безымянный человек и любитель. Я тебя обожаю (франц.).
Письмо
Ну вот, я пишу тебе. На этот раз по крайней нужде. Наверное, ты кинешь это письмо в корзину для мусора, но, думаю, прочитаешь до этого.
Я узнал, что на свете самое страшное: бессилие помочь, бессилие исправить, бессилие приблизиться к стоящему рядом любимому человеку, бессилие пожалеть его, когда пронзительно, по-человечески его жаль.
Слушай, Юленька, я дрянной, глупый, плохой человек. Но все это ведь только остатки. А сколько добра ты мне привила, сколько я понял – ведь был еще в миллион раз хуже. И главное, я узнал, что есть на свете Большая любовь. Такая, что случается только раз в сто лет и для одного из миллиона! И это в моей жизни случилось. Это ты так полюбила и я так полюбил. Только огромная разница в том, что ты светлый человек, а я весь был покрыт коростой мелкости, глупости, пакости. Я очень очистился возле тебя, но я все еще дрянь, все еще дурак…
Моя родная! Где взять силы, чтобы заставить тебя поверить мне, какую ничтожную жизнь я прожил бы, если б не ты?.. Я люблю тебя до самого своего последнего хрипа. Я люблю все твои недостатки, ей-богу, я их обожаю. Пойми, моя такая дорогая, я еще «развивающаяся страна» – и буду возле тебя становиться лучше, бережнее к тебе, к нашей любви. Будь еще великодушней, обнимись со мной, если сможешь… Юленька моя, наверное, я все написал не так, как надо бы. А как надо – кто скажет, чтобы выразить то, чего выразить не способен? Я люблю тебя, моя родная.
А теперь – бросай его в мусорное ведро.
Письмо из Италии
Сегодня день такой – утром отправились к мэру Сорренто, старику, которому принадлежит гигантский флот. Он читал по бумаге большую речь. Потом Сизов ему отвечал, потом пошел коктейль. Выпил на брудершафт со Смоктуновским. Больше, чем с остальными, говорю с Банионисом и его подружкой Вией Артмане (которая все время снимает на узкое кино). После мэра обедали в своей гостинице. А когда Ростоцкий сказал, что Друнина – моя жена, то две девицы из его фильма «А зори здесь тихие…» ахнули, зная тебя отлично. А третья не ахнула, потому что она дочь Маркова из СП и знала, какие у нас с тобой преступные связи. Девицы отдельно не только знали тебя как поэта, но, когда снималась картина, еще специально читали твои стихи, входя в образ… Сейчас 7 часов, пойду погуляю, а к 9 – в кино, где открывается фестиваль. Говорят, открывать его будет та самая дама, с которой я так постыдно опозорился на позапрошлом (или прошлом?) фестивале – Ира фон Фюрстенберг. Помнишь, это было накануне нашего отъезда в Сибирь (я тебя обожаю), она пришла с Сорди, а я о ней забыл и не представил, и она проторчала как статистка?
Кроме дикого количества машин среди «фиатов», «рено», «ситроенов» и «кадиллаков» здесь бегают прелестные извозчичьи лошадки, украшенные как на свадьбу, и соревнуются, кто наряднее.
На открытии будет картина Храбровицкого, которую я наконец посмотрю целиком. К сожалению, не будет «Соляриса», вместо него «Рублев».
Обнимаю тебя, беленькая. Ты мне как приглянулась, так и приглядываешься все время.
Твой человек.
