Ты самый лучший

Она вежливо ответила, старательно выговорив положенные слова на непали, но после не смогла бы припомнить их, потому что ее внезапно окатило волной радости. Было ли это результатом прикосновения его теплых губ, неясно, но она вдруг утратила способность мыслить и даже начала недоумевать, как тут оказалась и кто такие все остальные.

Гвендолин неуверенно подняла глаза на принца и увидела, что выражение его лица было таким же, как и до короткого поцелуя, — сердечным, внимательным, заботливым. Но было в нем и что-то еще…

Уверенность собственника?

Гвендолин заставила себя мысленно встряхнуться. Она не принадлежит ему. Она не его подданная и не собирается тут оставаться. И все же мысли об отъезде и расставании с Нараяном Бахадуром причиняли боль. Почти невыносимую боль. Он разбудил в ней чувство, доселе неведомое ей, и оно не имело отношения к сексу. Зато само прямое к жизни. И возможно… к любви?

Он обратился к ней, спросив:

— Как прошел ваш день?

— Хорошо. Благодарю вас. — Гвендолин пыталась найти адекватные слова. — Я потрясена всем, что увидела сегодня, — как исторической и художественной ценностью некоторых предметов, так и изумительной красотой дворца.

Нараян Бахадур тепло улыбнулся ей.

— Я рад, что вы получили удовольствие.

Ей понравилось, как он смотрел на нее, как улыбался. Не только губами, но и глазами так, чтобы она знала, что это именно для нее.

С уверенностью собственника…

Слова пронеслись в ее мозгу и встревожили, напомнив о том, что поставлено на карту.

Но, несмотря на предостерегающий шепоток разума, в сердце ее уже начались странные перемены. Она не ощущала себя Беатрис, невестой принца, нет, она ощущала себя Гвендолин, невестой принца. И сама испытывала по отношению к нему собственническое чувство.

Но это невозможно. Она приехала сюда не для того, чтобы влюбиться или затеять интрижку. Ей нельзя связывать себя какими-то узами. Если уж необходимо влюбиться, то пусть объектом будет не мужчина, а страна — ее самобытные красота, история, культура.

Гвендолин заставила себя произнести легким тоном:

— Надеюсь, мне удастся еще раз осмотреть дворец. Он просто потрясающий!

— Думаю, я смогу выделить время в ближайшие дни и буду сам сопровождать вас, — ответил Нараян Бахадур, улыбаясь немного шире. — Дворцу уже почти тысяча лет. Трудно даже представить, сколько ремесленников положили свои жизни, чтобы он стал тем образцом совершенства, каким является сейчас. — Потом кивком дал понять, что госпожа Ранита и советники свободны.

Нараян Бахадур дождался, когда они удалились, прежде чем продолжить. Его манера общения стала менее официальной.

— Значит, вы чувствуете себя здесь вполне комфортно?

— Разве может быть иначе? Вы ведь подумали решительно обо всем, что только можно пожелать.

Его взгляд еще больше потеплел.

— У меня очень богатое воображение.

Гвендолин знала, что он говорит сейчас не о создании комфортных условий, и вдруг ощутила, что оказалась в каком-то ином мире — мире, принадлежащем только ей и принцу Нараяну Бахадуру. Их разговоры становились все более личными, а намеки — все более откровенными.

— Я уверена в этом, — согласилась Гвендолин с насмешливой серьезностью. — Большинство мужчин именно так о себе и думают.

— Так вы сомневаетесь?

— О, я убеждена, что вы обладаете богатым воображением… для мужчины.

— Двойные стандарты?

— Естественно.

Нараян Бахадур покачал головой.

— Вы вынуждаете меня принять ваш вызов.

Она попыталась сохранить серьезное выражение лица.

— Я не бросаю вызов, ваше высочество, а просто констатирую факт.

— Факт?

— Да. Большинство мужчин считают, что отлично знают, чего хочется женщинам.

— О боги, еще одно проблематичное заявление! — Он сложил на груди руки. — Я и понятия не имел, что вы феминистка-шовинистка.

— Вовсе нет.

— Да-да. — Он поднял руку величественным, истинно королевским жестом. — Но я в отличие от вас не могу спорить до бесконечности. Словами ничего не добьешься. Лично я предпочитаю действие.

Она перестала дышать и с огромным трудом кивнула.

— Да.

— Вот и хорошо.

И, сделав шаг вперед, Нараян Бахадур взял ее лицо ладонями и поднял к своему. Медленно провел пальцами по нежной коже щеки, по горячим губам, заставив ее задрожать от возбуждения… ожидания… желания. Он собирался поцеловать ее!

А потом принц наклонил голову и поцеловал ее — медленно, с вдумчивым интересом, словно давно уже хотел узнать, каким же будет этот поцелуй.

Она чуть приоткрыла губы, уступив давлению его губ. Они были прохладными, твердыми и слегка пахли какими-то пряностями, и Гвендолин вся отдалась их очарованию. Принц не направлял, не настаивал, не повелевал. Он просто трогал ее, приглашая и позволяя попробовать и его.

Невероятно! Он — как и его поцелуй — был теплым, чувственным, ароматным, и все ее тело отозвалось на их первый контакт, словно раскрылось навстречу ему, по животу и груди пробежали горячие волны желания. Она не испытывала ничего подобного уже долгие, долгие годы. Гвендолин была настолько переполнена вожделением, ожиданием, удовольствием, что едва держалась на ногах под напором эмоций.