Ты самый лучший

Гвендолин целовала своего принца почти с отчаянием. Ей безумно хотелось сказать ему, как хорошо, как удивительно гармонично ощущает себя с ним. Но не получалось. Слова были невозможны. Он погружался, уходил в нее все глубже и глубже, сильнее, быстрее, еще быстрее, овладевая ею с такой собственнической властностью, что она не выдержала и закричала, закричала в муке и наслаждении, беря и отдаваясь.

Он кончил одновременно с ней, и Гвендолин ощутила, как содрогнулось мощное тело, как сжались его челюсти, сдерживая рвущийся крик страсти. На глазах ее выступили слезы восторга и наслаждения, и она прижалась к нему еще теснее, обвила руками и слушала, слушала, слушала неистовое биение его сердца. Его тело продолжало пульсировать внутри нее, рассылая волны упоения и экстаза. Такой простой и примитивный любовный акт, думала Гвендолин, целуя его грудь, и все же самый потрясающий, самый насыщающий за всю ее жизнь…

Нараян Бахадур двинулся, перекатился так, что она оказалась рядом. Они долго лежали молча, наслаждаясь только что пережитым и упиваясь интимностью момента.

Гвендолин никогда еще не испытывала ничего подобного. Она никогда не чувствовала такой близости, эмоциональной близости с мужчиной. Никогда не ощущала себя столь любимой. Когда он был внутри нее, ей казалось, что они на самом деле единое целое.

Она прижалась щекой к его груди, слушая размеренные удары его сердца, и ее переполняло ощущение покоя и умиротворенности. Минуты тянулись и тянулись. Она глубоко вдохнула, выдохнула, снова вдохнула и подумала: вдруг у них все еще получится.

Гвендолин хотелось поговорить. По-настоящему, серьезно. Обычно после секса у нее возникало единственное желание — поскорее подняться и ускользнуть в ванную. И не потому, что секс был плохим, а просто она всегда ощущала неловкость. Но на сей раз все оказалось иначе. Ей хотелось знать каждую его мысль. Хотелось переживать то, что переживает он.

— Хорошо было? — шепнула она, немного стесняясь.

— Да, — ответил Нараян Бахадур. — А тебе?

Она вздохнула и улыбнулась в темноту.

— Замечательно. Никогда не испытывала ничего подобного.

— Я рад, что доставил тебе удовольствие. — Он немного потянулся. Их тела были влажными от пота, ее короткие волосы щекотали его грудь.

Гвендолин приподнялась на локте и посмотрела вниз, на лицо Нараяна. Было темно, но ей хотелось видеть его, слышать его дыхание, быть рядом.

— Это не просто удовольствие, а нечто большее. Ты дал мне… — Она даже не знала, как объяснить свои ощущения. Просто они превосходно подходили друг другу, вот и все. И это было хорошо, правильно.

— Да?

Но Гвендолин не могла подобрать нужных слов. Вместо этого нашла его губы, нежно поцеловала, провела пальцами по слегка шершавой щеке.

— Ты такой красивый, — восхищенно прошептала она, позволив руке слегка заблудиться и спуститься по шее вниз, на грудь и еще ниже…

— Нет.

— Даже очень.

— У меня слишком большой нос, — пожаловался Нараян Бахадур, обнимая ладонями ее груди и легко поигрывая сосками, пока те не начали твердеть.

Гвендолин ощутила зарождение нового желания внизу живота.

— Нет, не большой, — прошептала она, пытаясь игнорировать электризующие сигналы: нарастание возбуждения, сухость во рту.

— И еще у меня слишком большой рот, — добавил Нараян Бахадур, обнимая ее за ягодицы и поднимая на себя.

Она содрогнулась, ощутив твердость его члена. Он уже полностью оправился и готов был к продолжению игры.

— Никогда не целовала лучших губ, — охрипшим шепотом сообщила она.

— И никогда уже не будешь, — ответил он, раздвигая стройные ноги.

И снова Гвендолин задохнулась. Она никак не могла помешать ему, да и не хотела, поэтому только крепче ухватилась за его плечи и позволила делать с ней все, что ему вздумается.

Нараян Бахадур был от природы столь чувственен, столь умело обращался с ее телом, что простое движение его восставшего члена по ее разгоряченной плоти сводило Гвендолин с ума. Она столько всего еще не знала об искусстве любви! Его прикосновение было настойчивым и требовательным. А его талант любовника намного превосходил убогие способности всех остальных вместе взятых.

Она закрыла глаза и отдалась ощущениям. А он продолжал скользить и скользить мимо, и снова мимо, и еще раз мимо. Она изгибалась, пыталась поймать его, впустить… Вот сейчас, сейчас… Но нет. Снова нет.

— Что же ты делаешь со мной? — задыхаясь, спросила она.

— Просто вспомнил наш разговор, — ответил Нараян Бахадур, опуская одну руку и находя самую чувствительную точку. Медленное, мучительное прикосновение только еще больше раздразнило ее. — Помнишь, мы говорили о женщинах, мужчинах и сексе?

Гвендолин изогнулась. Ей надо больше, намного больше. Господи!

— Нет.

— Ты еще говорила…

— Я не могу разговаривать, — хрипло прервала она. — Даже думать не могу.

— Тогда я напомню тебе. Ты говорила, что большинство мужчин понятия не имеют, как прикоснуться к женщине.

Гвендолин зажмурилась изо всех сил. Великий Боже, только не это, только не сейчас! Не тот разговор!

А он откинул ее назад и снова коснулся концом члена ее бутона.

— Ты говорила, что мужчины…

— О, Нараян!