Ты следующий

Я знал, что мои дни в редакции сочтены. Знал, что каждая ошибка в газете будет использована, чтобы послать меня ко всем чертям. И я внимательно читал каждую рукопись, которая предлагалась к печати. Я носил материалы домой. Все среды проводил в типографии. Проверял корректуры. Просматривал первые готовые страницы… Зачем мне понадобилось это смешное сопротивление? Сопротивление кому? Некоей хилой угрозе, которая выдавала себя за судьбу. А может, ее слепое ожесточение сделало бы мою жизнь лучше?

В январе 1972 года мне сообщили, что я включен в состав официальной делегации под руководством Тодора Живкова, которая направлялась в Сирию. Я не вспомню точной формулировки, возможно, это был визит главы государства с сопровождающими лицами. Мне оставалось лишь горько улыбнуться: я не могу спать от волнения, а они вывозят меня на прогулку. Но не только Тельцы допускают ошибки. А уж «лица»… что это были за лица! Петр Танчев — новый лидер Болгарского земледельческого народного союза (историческим его вождем оставался Георгий Трайков). Иван Абаджиев — новый кандидат в члены политбюро. Петр Младенов — только что назначенный министром иностранных дел… И между ними — я, на закате своей так и не взошедшей карьерной звезды. Делегация, разумеется, была намного больше. В нее входили и другие министры, дипломаты, генералы и пр.

Маленький правительственный самолет пересек Эгейское море, не дав мне опомниться. И вот мы уже сели в Дамаске. В сером февральском небе над аэродромом развевались национальные флаги обеих стран, как связанные птицы на рынке. Плакаты были на арабском и на болгарском. Огромный, как киноафиша, портрет Хафеза Асада, похоже, был повсеместным украшением. Последовал церемониал встречи главы государства. И сразу же нас распределили по машинам. За исключением стоящего во главе колонны суперлимузина, в котором должны были триумфально передвигаться высокий гость и его высокопоставленный хозяин, каждый член делегации сел в абсолютно новый и абсолютно одинаковый у всех зеленый американский лимузин. Рассказывали, что совсем недавно шейх Саудовской Аравии заехал сюда со своим гаремом по пути на какой-то курорт и оставил тут эти автомобили на память. Я, конечно же, был в самом хвосте кортежа. Это мне нравилось. В школе я любил последнюю парту. В кино или театре всегда выбирал последний ряд. Оттуда все было видно как на ладони. Я также надеялся, что моего жалкого французского хватит в этой бывшей французской колонии. Но шофер говорил со мной только по-арабски. Зато постоянно улыбался мне разнообразными улыбками, и я почти выучил его эсперанто.

Как только мы разместились в чистом для Востока, но прохладном для сезона отеле, нас тут же безжалостно поглотила официальная программа. В основном мы посещали промышленные объекты и хозяйственные выставки. Под конец нам показали и один сверхсовременный военный аэродром. Огромный зеленый кортеж извивался, как ненасытный китайский дракон. И пока я добегал от хвоста до головы чудовища, пора уже было бежать обратно и искать свою машину. Петр Младенов ехал впереди меня, и я старался догнать его, чтобы поговорить. К нам присоединялся и Иван Недев, который оказался весьма красноречив. Во главе делегации, разумеется, всегда был Тодор Живков, а по пятам за ним следовал его союзник Петр Танчев. Иван Абаджиев, очевидно, колебался, где именно его место. Он то шагал по левую руку от Живкова и делал вид, что внимательно слушает, то отставал и шел к нам. Но потом не выдерживал и снова устремлялся вперед, несмотря на то что завидовал нам:

— Эй, парни! И что это вы все время смеетесь? Анекдоты небось травите? Неужели вам нечем заняться?

— Наше дело маленькое — пальто бы где-нибудь не забыть… — сказал я.

Абаджиев как будто удивился моей смелости:

— А ты, Любо, за словом в карман не лезешь. Сочини-ка ты лучше стихотворение! Что, можешь? До следующей остановки…

— Идет! Но на какую тему? Распорядись поточнее.

— Напиши оду Петру Танчеву. Смотри, как он гордо шагает. Если соорудить ему чалму из простыни, он станет настоящим арабским шейхом. Особенно с этим его носом…

Все оценили остроумие Ивана новым всплеском неприличного смеха.

В машине наедине с улыбкой шофера, которая сейчас казалась мне ироничной, я решил непременно сочинить эпиграмму, чтобы меня не приняли за труса или, того пуще, за щелкопера. Хотят видеть Танчева с простыней на голове? Легко!

Вот оно, прошу, стихотворение-экспромт:

Все говорили в Пакистане
о шейхе Маджибур Рахмане.
А горделивые Балканы
вскормили шейха Петра Тана —
известного абдурахмана…

Далее глупости нанизывались одна на другую. На следующей «остановке» я уже стал героем всего нашего веселого арьергарда. Иван Абаджиев был удивлен:

— Надо же! Молодец! Напиши-ка ты этот стишок мне на листочке…

Но я показал ему комбинацию из трех пальцев.