Если бы Хрущев и впрямь хотел исторических перемен, он мог бы действовать двумя способами. Или радикально обнажить корень всех зол, назвав вещи своими именами, или же исправить ошибки без лишнего шума, сохранив тем самым достоинство народа и его истории (как это было сделано многими народами).
Хрущев, разумеется, и не думал возвращаться ни к каким нормам. Воспользовавшись этим лживым паролем, дожившим до Горбачева и распада СССР, он упустил исторический момент, подходящий для обновления и очищения социальной идеи. Он снова направил мысль и энергию миллионов идеалистов в глубоко ошибочном направлении.
Это заблуждение, распространенное Хрущевым и XX съездом КПСС, стало и моей собственной непростительной ошибкой. Долгое время в качестве антитезы черному, рогатому и хвостатому догматизму сталинского типа я использовал имя Ленина, подобно средневековым рыцарям, использовавшим крестное знамение или рукоять меча, чтобы прогнать Сатану.
Но проблема была не только в имени.
По решению XX съезда было опубликовано так называемое «Завещание» Ленина. Это его письмо к ЦК, в котором выражается тревога за будущее революции и говорится об опасности раскола, долго утаивали из-за того, что там были раскритикованы все пролетарские вожди. Документ, воскресший в 1956 году, прозвучал как гениальное прозрение, потому что содержал негативную оценку в том числе и Сталина. «Завещание» будто нарочно было написано для того, чтобы замаскировать идейную незрелость Хрущева.
Когда мой дядя — Железный Человек, не отличавшийся особым многословием, — дал мне этот документ, «чтобы я сам нашел объяснение происходящему», я был ошарашен. Признание рискованности эксперимента с социальным строительством на базе двух компонентов долгие годы казалось мне объяснением всех противоречий. Возможно, думалось мне, нам действительно стоит вернуться к принципам старых большевиков, к их философской зрелости, к их дерзости в перестройке мира?
Возможно… Самым полезным, что я вынес из истории с XX съездом, было ощущение необходимости вернуться назад по страшным дорожкам, пройденным историей человеческого духа, и отыскать то место, где многие неверно свернули и потеряли правильное направление.
Множество слов было потрачено мною на описание того времени, много внимания было уделено событиям, происходившим между первой и второй смертями Сталина. Это не тот путь, который ведет к рассказу о моей жизни, но я ступил на него, поскольку считаю данный исторический момент одним из самых важных в мировой судьбе XX века. Важную роль сыграло и то, что события давних лет занимают нас все меньше и меньше, когда мы пытаемся трактовать удаляющееся от нас прошлое и не понимаем, отчего задерживается будущее. Этот внезапный переворот в сознании, вызванный половинчатым секретным докладом, делит сейчас XX век на два действия: одно кровавое, а второе — под названием «уклонение от ответственности, приведшее к возмездию».
Сейчас, в самом конце XX века, уже видно, что историческая вина и ответственность оказались возложены единственно на те духовные ценности, которые вдохновляли человечество, способное совершить и пережить эти ужасные преступления.
Какая банальная песенка! Помните, Гаврош распевал ее еще в прошлом веке?
Глава 7
Три портрета Невидимки[22]
Классические святые христианства бичевали свое тело во имя духовного спасения массы; современные просвещенные святые бичуют тело массы во имя собственного духовного спасения.
Задолго до того, как о нем написал Герберт Уэллс, Невидимка поселился в человеческих фантазиях. Он сеял ужас и панику, но это не делало его счастливым. Во все времена люди знали, что даже невидимые вещи могут оказаться реальными. Зачастую даже реальнее видимых.
Россия была во мгле, когда Герберт Уэллс встретился с Лениным и назвал его «кремлевским мечтателем». У слова «мечтатель» есть несколько значений, в том числе оно может означать и «фантазер». Так фантаст встретился с фантазером. Писатель был почти убежден, что перед ним материализовалось нечто невиданное. Люди же в скором времени убедились, что речь шла о не видных обыкновенному глазу вещах, а эти вещи могут и не быть реальностью.
Не видное глазу!
Его сулящее гибель эхо все еще звучит в пропастях истории. Было ли когда-то человеком это сокрытое «нечто», или же в мавзолей вместе с Лениным положили мумию легенды о большевике — авангарде русского пролетариата? Доказывая реальность такого большевика, Ленин практически прибегал к логике ранних отцов церкви, по мнению которых то, что можно постичь умом, не может не существовать за его пределами.