Ты следующий

28 октября наш цикл в защиту кубинской и нашей собственной системы, как мы того и хотели, появился в газете. И в тот же день Никита Хрущев приказал отозвать ракеты, существование которых он скрывал и отрицал. В отличие от нас Хрущев покинул Остров свободы, даже не предупредив о том Фиделя Кастро. Он повел себя так, как привык. Но, слава богу, мир был спасен и на этот раз.

Роберт Фрост после скандала в аэропорту попытался с головой уйти в поэзию. Но у него уже не было времени. Враги организовали против него коалицию. Их целью было помешать поэту получить Нобелевскую премию, на которую он был номинирован. В конце года Фрост получил вместо нее эмболию. Сапожник, рожденный в пригороде Сан-Франциско под названием Рашен Хилл (Русский Холм), переселился в Новую Англию и назвал себя «поэтом ожидания»… Сейчас уже поэту ждать было нечего, кроме…

Если Хрущев действительно хотел спасти человечество в конце 1962 года, то он должен был испытывать величайшее счастье: у него получилось! Но ничего подобного не наблюдалось. Все указывало на то, что он мечется. Сошел с рельсов, неадекватен. На первом же пленуме, который попался ему на пути (23 ноября), он разделил монолитную ленинскую партию на две части — деревенскую и городскую. По крайней мере, руководящий аппарат был для начала поделен надвое.

Именно в это время в ноябрьском номере журнала «Новый мир» вышел «Один день Ивана Денисовича» абсолютно неизвестного нам в то время Солженицына. Никто не мог даже мысли допустить, что это произошло без ведома и личного участия Хрущева. Потому что повесть оказалась потрясающей. У меня было глубокое ощущение того, что на моих глазах рождается еще один русский гений. В редакции нашей газеты «Литературен фронт» начали лихорадочно переводить и публиковать это произведение в приложении. Мы видели в нем важного союзника. Каждый день мы ждали, что автора и его книгу запретят. Но этого не происходило, что, в свою очередь, вселяло в нас надежду.

Некоторые полагают, что 1962 год явил собой пик хрущевской либерализации. Но если это так, то по другую сторону пика зияла пропасть.

В декабре перед самым Новым годом в Москве открылась злополучная выставка в Манеже. Хрущев посетил ее и неожиданно для себя столкнулся с проблемой искусства. Так вот откуда идут все безобразия! Опять эта разнеженная продажная интеллигенция пытается замутить чистые идеологические струи!

Трудно сказать, чем «Геологи» Никонова, «Обнаженная» Фалька или «Орфей» Эрнста Неизвестного не угодили Никите Сергеевичу и даже разъярили его. Он несколько раз встречался с художниками, сохранившими, как пасхальные свечи, последние огоньки духа России, и отчитывал их так, как никто еще себе не позволял. Возможно, только Гитлер демонстрировал такую ненависть к современному искусству. Эренбург и Евтушенко, Шостакович и Вознесенский оказались опасными грешниками. А вот о Солженицыне он не говорил (?!).

•

Зато в Париже говорили о болгарине Христо Явашеве — Кристо. Он был учеником Дечко Узунова (одноклассником Доры в Габрове и однокурсником в академии), который еще в 1956 году уехал в Вену, чтобы никогда больше не возвращаться. В Софийской академии он писал так, как русские передвижники. Однажды, разглядывая его этюды, Илия Бешков воскликнул:

— Христо, у тебя удивительная зрительная память! Все выглядит как настоящее. Теперь тебе осталось только где-нибудь ошибиться, и тогда получится картина…

И Христо блистательно «ошибся», став «одним из поздно пришедших в новый реализм». Кляйн к тому времени уже показал свою «выставку пустоты» (зал без картин). Вместе с Бертолло, Кастро, Воссом и Явашевым они образовали группу «KWY», которая издавала и одноименный журнал; так вот, в том же 1962 году наш Христо подготовил свою первую самостоятельную выставку в парижской галерее «J», перегородив улицу Висконти разноцветными мусорными баками. Он показал и свой «пакетаж». Это было время, когда Сезар демонстрировал смятые в лепешку автомобили…

Портреты наших мечтаний и иллюзий.

Неужели мы ошиблись, допуская наши «ошибки»?

Поэзия безошибочна. Как время умирать.

Глава 14 Усыпление безумия

Когда же без ведома моего исцелил Ты голову мою и закрыл «глаза мои, да не видят суеты», я передохнул от себя, уснуло безумие мое…[50]

Св. Аврелий Августин

1963 год для меня начался с выхода «Интеллигентской поэмы» в январском номере журнала «Септември».

Богомил Нонев в газете «Пульс», Эмил Петров в газете «Литературен фронт» и Стефан Гечев а журнале «Пламя» выпустили статьи, в которых горячо поддерживали мою последнюю книгу. Но к концу февраля все поменялось. Тодор Павлов начал меня атаковать. На нескольких академических и партийных собраниях он повторил, что буржуазная идеологическая диверсия набирает обороты. И что даже «бывший комсомольский поэт» Л. Левчев стал ее проводником. В своей «Интеллигентской поэме» он деградировал до такой степени, что советует нам есть рюмки: