Ты теперь мой враг

— Мне жаль, — говорит он хрипло, и вот теперь замирает сердце. Когда набережная находилась позади, коленки не подкашивались, не было ощущения высоты. Не кружилась голова, от того, какими крошечными кажутся деревья внизу. А сейчас тело охватывает озноб. Даже вот так, спиной, чувствую, как колотится сердце Глеба, он сильнее сжимает пальцы: — Лика, мне жаль, — повторяет и добавляет: — Жаль, что ты меня боишься. Что можешь подумать, будто вред тебе причиню. Я подставил себя, отдал все эти документы и доказательства, что Демид не причастен к шантажу Юдина, и всё это не для того, чтобы сейчас тебя потерять, — делает паузу, усмехается. — Хотя это был бы выход. Ты так решила?

Просто молчу, меня начинает трясти, но Астахов сдерживает мою дрожь, притягивая к себе, наклоняется ближе к самому уху, и шепчет:

— Я люблю тебя, Лика. Слышишь? И это моё наказание.

Он делает паузу, мне кажется, я слышу, как он стискивает зубы, и уже считаю, продолжать не будет, но сделав усилие, всё-таки признаётся:

— И на обман пошёл, потому что у меня не было другого выхода.

— Был, Глеб. Мы могли остаться друзьями.

— И встречаться по выходным семьями?

Молчу.

— Я с ума сходил, Лика. И хотел во что бы то ни стало заполучить тебя. Это стало наваждением, навязчивой мыслью, я сам не заметил, как цель поквитаться с врагом превратилась в одержимость тобой. Я хотел тебя.

— Назло Демиду, Глеб…

— Ты меня не слушаешь, Лика, — обрывает он меня, голос повышает. — Не назло. А потому что смотреть, как ты улыбаешься ему, стало невыносимо. И то, что ты мне повода не давала, всем видом показывала, что даже мыслями ко мне не прикасаешься — всё это лишь напротив делало тебя желаннее.

Сдерживаю вновь подступающий приступ и сжимаю губы. Я бы всё отдала, чтобы Демид тогда не подошёл к джипу. Пусть бы с Оксаной остался, пусть не со мной, пусть улыбался бы ей и любил, и если бы мне пришлось изо дня в день смотреть на них, я бы скорее пожелала этого, чем никогда больше не иметь возможности услышать его вдох. Я просто хочу, чтобы он был жив. На глаза снова наворачиваются непрошеные слёзы. Всё могло быть иначе. Всё.

И если раньше истязала лишь себя, то сейчас имею полное право разделить вину ещё с двумя. Ошибку я тоже допустила тем вечером, и до беспамятства себя доводить меня никто не заставлял, но Глеб умело воспользовался моим состоянием и пусть не рассказывает теперь, что считал, будто я тоже о нём мечтаю.

— И кому из вас пришла в голову эта «замечательная» идея?

Я едва сдерживаюсь, чувствую, как Астахов напрягается. Нервны натянуты, провода оголены. Я вдруг понимаю, что Глеб по-прежнему меня к себе прижимает, и в его объятиях мне становится неуютно ещё больше.

Теперь от его близости, а не от высоты передо мной.

— Мне, — убивает Астахов своим спокойствием. В его интонации звучит еле уловимое чувство вины, небрежное, случайное. Как будто он не жизнь разрушил, а забрал последний кофе в автомате. — Малена хотела Демида, я — тебя.

— Всё это время, — глотаю эмоции, пытаясь озвучить догадки. Сжимаю кулаки до боли. — Все её действия — это ты? Она на тебя работала?

— На меня, — даже не собирается отпираться Глеб.

— И с Иваном связался по её наводке?

— По её.

Такие простые ответы, они как выстрелы на поражение. Один щелчок и сразу в цель. И шансов никаких.

— Парень, кстати, действительно на тебя в обиде. С готовностью вызвался поучаствовать в нашем с тобой «знакомстве», — бьёт наотмашь правдой Глеб. — Но когда я послал его за тобой в хостел, — говорит он, сделав паузу, а я замираю, — всё выспрашивал, насколько серьёзно настроен Юдин. Храбрился, крутым себя изображал, а глаза бегали. Переживал за тебя парень, первым хотел тебя найти. Твоё местоположение всё равно бы вычислили, позже, но мне нужно было, чтобы в то утро у тебя имелось алиби, и чтобы с пожаром тебя не связали.

Глеб снова замолкает, проводит руками по плечам, немного сдавливает их, я тут же вспоминаю, как Оксана уверяла, будто Ивана не посылала за мной в гостиницу… Выходит, она говорила правду. Усмехаюсь мысленно. Просто интересно, она за меня боялась, или гнева Демида. Глеб снова наклоняется и понижает тон:

— Вот, что ты творишь с окружающими, Лика. Просто не представляешь, какая ты… Не представляешь…

Глубоко дышу. Медленный вдох — продолжительный выдох.

— Я творю, — произношу, растягивая губы в нервной улыбке. — Я творю, — повторяю, пытаюсь отдышаться, закрываю глаза от порыва ветра, который бросает пыль в глаза. Качаю головой. — Вы совершали бесчеловечные поступки, Глеб. Вы ненормальные! Сколько времени вы потратили на свои идиотские цели? Вы жили чужими жизнями. У вас не было своих!

Вспоминаю, сколько крутилась вокруг Демида Малена, усмехаюсь. Два свихнувшихся на своих целях человека, просто с маниакальной зависимостью идущие напролом — поистине разрушающая сила.