Через какое-то время мы остановились возле той двери, где я увидела трансформацию Ремуса. Воспоминания той ночи быстро пронеслись в голове: нечеловеческий крик боли, лязг железа, звериные желтые глаза с вертикальным зрачком, скрежет и лязг металла, а затем душераздирающий вой. Я посмотрела на Ремуса, который не мог отвести напряженного взгляда от этой двери. Если я вспоминаю ту ночь с ужасом, то какого ему? А он не просто смотрел, он чувствовал все это. Это просто ужасно, когда ты не можешь контролировать себя, когда твой разум тебе не подвластен.
Я крепко обняла Ремуса, чувствуя, что ему нужна эта поддержка. Тот вздрогнул, и какое-то время просто стоял, будто внутренне наполняясь моей поддержкой и присутствием. А мне не жалко. Моего сердца хватит на всех.
- Войдем? – указывая на дверь, спросила я. Он кивнул.
Я осторожно толкнула тяжелую дверь. На каменных стенах виднелись глубокие царапины, тяжелые цепи валялись на землистом полу. Там, где крепились цепи шли маленькие трещины. И здесь было так пусто и темно. Не было даже маленького окошка, которое хоть чуть-чуть пропускало свет. Только стены, цепи, темнота и безмолвная тишина.
На глаза навернулись слезы. Это каким же он себя чувствовал одиноким? Каждый месяц переживая этот процесс один.
- А... а как так получилось, что ты стал оборотнем? – выдавила из себя я, пытаясь унять дрожь в голосе. Мне казалось, что эти пропитанные болью стены морально давили и угнетали.
- Был один оборотень, которого мой отец имел неудовольствие оскорбить и он в отместку забрался ночью к нам домой. Отец успел меня спасти, но оборотень все же успел заразить меня ликантропией, – сказал Ремус. Я почувствовала, что слова давались ему очень тяжело.
- Сколько тебе было лет, когда... когда это произошло? – рассматривая цепи, спросила я. По щекам безостановочно катились слезы.
- Пять. С тех пор, я считал, что моя жизнь будет затворнической и я стану навсегда отшельником. Я никогда не допускал мысли о том, что кто-то со мной будет дружить или поступлю в Хогвартс. С детства, я знал, что будущего для таких, как я – нет, – ответил он. После его слов, я развернулась.
- Что ты хочешь этим сказать? – воскликнула я. – Зачем ты привел меня сюда? Или ты хочешь сказать, что я не должна быть с таким, как ты?
- Мира, ты должна понимать, что я такое. Да, я тебя полюбил очень. И тогда в “Сладком королевстве”, ты первая, кто не посмотрел на меня, как на прокаженного или с жалостью. Ты просто увидела во мне – меня, и никого другого. И это нечестно, что ты хочешь пожертвовать своим будущим, чтобы быть с таким, как я.
- С каким таким? С идиотом? Неужели ты просто возьмешь и испортишь, все то что мы пережили? – воскликнула я. Ремус изумленно вгляделся мне в лицо.
- Мира, ты... ты плачешь?
- Конечно. У меня парень – отпетый кретин! – выкрикнула я, собираясь обойти его. Но меня схватили за локоть не давая этого сделать. – Пусти!
- Почему ты плачешь?
- Бревно, блин, в глаз попало! – прошипела я.
- Но я прав ведь.
- Ни фига. Как ты не понимаешь, что любят не тех, кто подходит тебе, а тех, кто смог дотронуться до того участка сердца, кто никто не смог, – ответила я. Люпин снова на меня удивленно посмотрел.
- Ты меня любишь? – шокировано моргнул Ремус.
- Нет, тебе послышалось, – огрызнулась я.
- Знаешь зачем я привел тебя сюда?
- И знать не хочу, – съязвила я. Ремус усмехнувшись, присел перед стеной. Затем расшатал камень в углу и достал зеленый пакетик, а из него вытащил что-то длинное. – Что это?
Ремус вложил мне это в руку. На ощупь шелковистое. Я вышла на свет, и увидела, что это длинная каштановая прядь с малиновым концом. Это был мой волос. А малиновые концы у меня были, когда мне было одиннадцать.
- Когда, ты ушла вместе со своей мамой, то на полу я нашел твою прядь волос. Не знаю почему, я сохранил ее. Но она пахнет до сих пор карамелью, медом и летом. И только сейчас я понял, что она мне напоминает луч солнца, ты сама – солнце. Теплое, яркое и обжигающее. А в этом подземелье как раз и не хватало его.
Я засунула обратно волос в пакетик и протянула его Ремусу.
- Это одновременно самое странное, но и самое милое, что у меня было в жизни, – призналась я. Ремус обратно убрал пакетик за камень.
- Прости, что я тебя обидел, – беря меня за руку и выводя из комнаты, ответил он.
- Меня не так просто обидеть, в особенности после смерти папы, – улыбнулась я. Люпин приостановился.
- У тебя умер отец? Ой, извини. Тебе наверное трудно, это вспоминать.
- Ничего страшного. Это было давно, когда я еще была маленькая. Но характером и внешностью, я пошла в него, – пожала плечами я.
- Должно быть твой папа был хорошим человеком, – сказал он.
- Он был лучшим. Мама так и не смогла никого другого полюбить после его смерти. Он был байкером, а работал каскадером. Вот однажды и погиб в автокатастрофе, – пояснила я, вспоминая моменты, когда он брал меня маленькую кататься на мотоцикле. И как я засыпала потом в его кожаной куртке.
- Теперь понятна, твоя любовь к риску, – обнимая меня за плечи ответил он. Я улыбнулась, смаргивая ностальгические слезы.