Ты умрешь влюбленной

Ну конечно, человек с почти двумя высшими образованиями, мыслитель, ученый… он вовсе не дурачился. Почему-то в ее голове гвоздем стояло устойчивое убеждение: если не видишь привычных глазу вещей на картине, то следует клеймить ее баловством. Для Веры начала приоткрываться плотная завеса над тайнами искусства, которое в начале прошлого века резко повернуло от нежных ангелов и улыбающихся дев к углам, линиям и непонятным каракулям. И ведь существовали люди, которым это тайное знание было доступно! Например, Зоя, Юбер, бесконечно бегающий в музеи. Да и Эмиль тоже его понимал, хотя из максимализма и вредности делал вид, что искусство его нисколько не заботит.

– Современную живопись нужно уметь расшифровывать так же, как, например, картины фламандской и голландской школ. Они напичканы таким огромным количеством смыслов, что до сих пор не все прочитаны. Один из моих родственников верит, что в картинах художников итальянского Возрождения зашифрован секрет бессмертия. И я не смеюсь над ним – это еще одно приглашение изучать великих мастеров, в полотнах которых заключены не просто образы, а целая философия, сила человеческой мысли.

– Про бессмертие – это перебор!

– Кто знает? – загадочно улыбнулся Даниель Ардити.

– Но что же с «Черным квадратом»… Я ведь так и не узнала, почему Малевич изобразил именно черный квадрат?

Вдруг она остановилась посреди темной аллеи Люксембургского сада и обратила взгляд в звездное небо. Ей вспомнился Ван Гог с его «Звездной ночью». На картине небесные светила были изображены огромными, завихренными сферами…

– Получается, художники перешли от общеизвестных форм к впечатлениям, к зыбкости, непостижимости бытия, потом к кубизму и абстракциям, все больше теряя цвет и форму… И пришли в итоге к… «ничто»?

Она стояла, глядя перед собой, но ничего не видела. Осознание этого оглушило ее.

– Чер-ный квад-рат, – повторила Вера по слогам. – Ничто. Сначала было слово… сотворение мира… И мы вернулись к небытию.

– Да вы философ, Вера! – без усмешки тихо произнес Даниель. – Именно так. Вот вы и сами догадались. А точнее, знали это всегда. «Черный квадрат» – олицетворение всепоглощающей и холодной пустоты космоса. Вас обязывает происхождение знать и понимать такие вещи. Вы русская. Все русские – философы. Это самая думающая нация, после древних греков, разумеется.

– Вы смеетесь надо мной? – покосилась на него Вера.

– Вовсе нет. И это не только мое мнение. Достоевский, Толстой, Пушкин, Тургенев… Кто еще из народов может похвастаться таким внушительным списком действительно серьезных мыслителей, копающих до самых глубин человеческого естества?

Вера не нашлась, что ответить, поэтому опять подцепила кончиками пальцев полы тренча и сделала книксен. Даниель расплылся в улыбке, в которой читалось счастье встретить родственную душу. Он был рад встретить собеседницу, с которой так легко можно обсуждать искусство и литературу. Вера это знала и была горда собой. Спасибо бабушке, что таскала ее по музеям, даже когда хотелось просто побегать с мальчишками во дворе.

– Нечто похожее переживало римское искусство в эпоху заката Империи, – продолжил Даниель. Они обошли большой фонтан и попетляли вокруг клумб, подсвеченных лампами, врытыми в землю. – Портреты древнеримских художников, которые передавали детали внешности, даже недостатки и изъяны, превратились в схематичные большеглазые изображения. Глядя на некоторые фаюмские маски – это погребальные портреты, римский Египет, настоящая живопись со светотенью, динамикой и перспективой, – я вижу сходство с «Селестиной» Пикассо, например.

– Женщина с бельмом? – уточнила Вера, внимательно его слушая.

– Да. Интересно, что человечество почти не знало живописи Рима, пока не раскопали Помпеи и Геркуланум…

Они повернули в аллею, вышли в противоположные ворота, и их тотчас окатили шум машин и голоса гуляющих людей. В парке было тише, но вскоре уличный гул померк. Они шли, не разбирая дороги, куда-то вперед между домами, мимо лавок и кафе. Взобрались на мост Луи-Филиппа, постояли, полюбовавшись на Сену, на проплывающие туристические кораблики, на Эйфелеву башню, объятую огнями, на диск чертова колеса парка Тюильри, не уступающего башне по иллюминации, на мрачные квадратные башни Нотр-Дам, которые до сих пор не восстановили после пожара. Они говорили, говорили, обсуждая все на свете – книги, кино, музеи, художников, философию. Вера никогда не чувствовала себя так легко, восторженно, не понимая, что же ее восхищает больше – этот странный миллиардер в заношенном пальто или город мечты в огнях, по улицам которого ходили Пикассо, Дега, Хемингуэй. Праздник, который всегда с тобой!

– Идемте, я покажу вам место, где иногда подрабатываю. – Он взял ее за руку, как старую знакомую, будто делал это всегда, и потянул в сторону правого берега.

– Подрабатываете? – удивилась Вера.