Ты умрёшь завтра(СИ)

     Аркадий Юрьевич Семыгин, всю сознательную жизнь доказывавший себе, что социалистический строй СССР — суть разлагающийся труп когда-то красивой идеи, а правительство, ни больше, ни меньше — лживая тоталитарная машина, созданная с единственной целью утверждения собственной власти, и подумать не смел, что двадцать семь лет спустя именно он станет последней линий обороны, последним солдатом, с оружием в руках пытающимся спасти то, что столько лет ненавидел и в мечтах представлял себе уничтоженным. В пылающий июльский полдень безумного лета 1989-го года Аркадий Юрьевич откопает на дне сундука свой именной «ТТ», оставшийся со времен военкоровской молодости, и час спустя наведет оружие на человека. Мокрый от зноя и страха, глядя поверх ствола на спокойное лицо с невозможными бездонными глазами, Аркадий Юрьевич вдруг осознает, что все его диссиденство, вся его ненависть и неприятие социалистической действительности, в сущности, не имеют смысла, и никогда не имели. Потому что, когда в затылок тебе дышит смерть, когда она уже запустила в душу свои холодные скользкие пальцы… — да разве дело в собственной смерти?! Когда рушится все — плохое и хорошее, светлое и ужасное… мир, который знал, и уже не важно любил его или ненавидел, потому что он был единственно известным, единственно доступным, а потому вдруг оказался таким близким и настолько родным, что уже от себя его отделить (отодрать!) невозможно, и когда этот мир рассыпается в прах, а следом грядет неизвестность и хаос — новый порядок, новый настолько, что в нем нет места ни апологетом социалистического режима, ни его ярым противникам, начинаешь отчетливо осознавать, насколько был неправ по отношению к жизни, к стране, в которой родился, к окружающим людям, и как мало дал вселенной того самого сокровенного и заветного, — того самого, что зовется… любовью? И в то же время, теша больное самолюбие, упрекал вселенную в несправедливости! И как же это назвать, если не эгоизмом и самоглупостью!..

     Пытаясь переорать ураганный ветер, срываясь то на фальцет, то на хрип, старый солдат Семыгин прокричит:

     — Прекрати это! Слышишь! Немедленно прекрати! Сейчас же!..

     Никодим не ответит.

     Но этот момент от настоящего отделяла целая бездна времени, восемнадцать лет, и сейчас историк Семыгин думал не о будущем, а о письме отца Сергия, адресованном Тобольской епархии. Не мог упустить историк Семыгин этот документ, сердцем чувствовал, что в выцветшем конверте притаилось что-то важное, что-то запретно-притягательное. Так что вечером того дня, когда председатель горисполкома передал ему конверт, Аркадий Юрьевич заперся дома в своем рабочем кабинете, которым являлся застекленный и утепленный балкон, чтобы ни жена, ни дети не отвлекали, включил настольную лампу и конверт… вскрыл! Внутри он обнаружил сложенный вчетверо лист плотной желтой бумаги, развернул его и прочитал следующее.

     «Его Высокопреосвященству светлейшему Викентию, Архиепископу Тобольскому и Архиерею Тобольской Епархии.

     Ваше Высокопреосвященство!

     Не сочтите за дерзость, что осмелился отвлечь Вас от дел насущных, потому как имею я основания полагать, что Господь ниспослал мне откровение, с которым я и тороплюсь поделиться с Вами, потому как считаю, что важность оно имеет наипервейшую.