Ты, уставший ненавидеть

На следующий день Пустельга отправил Прохора в Тамбов, на пороховой завод, а сам сел за докладную наркому с предложением возобновить расследование по делу Кадудаля. Ахилло, чтобы тот не бездельничал, он посадил за длинный список подозреваемых, составленный еще покойным Айзенбергом. В список входили те, кто по своему положению мог поставлять «Вандее» информацию или оказывать иное содействие. Затея почти безнадежная: те, кто помогал подполью, могли занимать должности как в многочисленных наркоматах, включая и Большой Дом, так и в ЦК, а также в Столичном горкоме. Список приходилось то и дело обновлять: за последний месяц бесследно сгинуло двое наркомов, несколько завотделами ЦК, не говоря уже о работниках помельче. Сергей вспомнил замечание Ахилло о телефонистках и был вынужден признать, что в этом случае список вообще не имеет смысла. Правда, для себя он выделил три «узла», где «Вандея» скорее всего могла получать информацию: аппарат ЦК, Столичный горком и, естественно. Главное Управление. Впрочем, и в этом случае круг поисков неимоверно широк.

Внезапно Михаил хмыкнул. Пустельга, оторвавшись от докладной, вопросительно поглядел на орденоносца.

– Да нет, ничего. – Ахилло вновь усмехнулся, но на этот раз невесело. Просто вспомнил, что нам || спецшколе рассказывали.

– Про шпионов?

– Ага, про них, родимых. Во времена Французской революции существовал такой-этакий Комитет общественного спасения. Нечто вроде Совета труда и обороны…

– Помню. Это мы учили. – Историю Французской революции он и в самом деле знал неплохо.

~ Ну вот, и там, представьте, завелся шпион. Не где-нибудь – при самом Робеспьере!

~ Вандейский? – невольно вырвалось у Пустельги.

– Шут его знает. Но, скорее всего, работал на Кобленц, на эмигрантов. Ну, начали его, естественно, искать. Выбирать почти что не из кого: всего двенадцать человек, минус, естественно, сам Робеспьер, Сен-Жюст и Кутон эти были фанатиками. Остается девять.

Сергей отложил в сторону недописанный лист бумаги. Давняя история вдруг почему-то показалась очень важной.

– И что? – не выдержал он. – Нашли?

– Ага. Некоего Эро де Сешеля. Ну вот, шпиона отправили на гильотину… а информация продолжала поступать – причем первоклассная… Прошло сто пятьдесят лет, архивы открыли, мемуары напечатали…

– Не нашли?

– Представьте себе, товарищ командир, нет. А ведь тогда разведка еще не имела такого опыта прикрытия агентуры… Нет, я не в целях нагнетания пессимизма, я так…

– Как это – так? – Сергей внезапно подумал, что Ахилло знает нечто важное – или о чем-то важном догадывается. Тот пожал плечами:

– Наиболее трезвые историки считают, что шпиона там вообще не было. Подполье специально дезориентировало своих хозяев в Кобленце, чтоб получить больше денег. А может, эта игра предназначалась для якобинцев: снесли же голову де Сешелю! Информацию-то можно было получить и иначе… Впрочем, мог быть еще один вариант…

Ахилло помолчал и проговорил тихо, словно раскрывал опасную тайну:

– Информацию мог поставлять сам Робеспьер, из каких-то одному ему известных соображений. Ну а товарищи историки теряются в догадках…

Сергей помрачнел. Ахилло явно на что-то намекал – но понимать его намеки или даже думать о них не хотелось. Некоторое время оба работали молча. Сергей тщательно подбирал выражения докладной, по опыту зная, как важно не написать лишнего – особенно в такой бумаге. Выходило покуда не особо убедительно.

– А ну его! – Ахилло отбросил в сторону машинописные страницы и лениво потянулся. – Отец-командир, а не устроить ли нам поход в театр, а? А то одичаем! Мы ведь все-таки в Столице!

Мысль сразу пришлась по душе. И в самом деле, за эти дни Пустельга видел лишь кабинеты Большого Дома и комнатку в общежитии, где его покуда поселили.

–~ А что? – Докладная была вновь отложена. Сергей повернулся на стуле и поскреб подбородок. – Это мысль! Когда я тут стажировался, то почти каждый вечер где-либо бывал. Помню, попал на премьеру к Мейерхольду…

Он умолк, сообразив, что сказал лишнее. Ни Мейерхольда, ни его театра уже не было. Михаил сделал вид, что не услышал.

– Во МХАТе скоро будет премьера. У нас тут театральная касса. Мы, так сказать, шефы.

– Вам нравится МХАТ? – Сергей вспомнил, что Ахилло – из театральной семьи. Михаил усмехнулся и покачал головой:

– Мне? Нет, не нравится. Может быть, потому, что мой батюшка просился туда на работу, а господин Станиславский дал ему от ворот поворот. А если серьезно – нельзя сейчас играть так, как сорок лет назад, – и вдобавок спекулировать на прошлой славе.

Сергей вновь вспомнил Мейерхольда. Странно, отчего-то закрыли именно Революционный театр, а не какой-либо из старых, совсем не революционных!

– А можно и в Большой, ~ продолжал Ахилло. – Там кое-кто славно поет. Давыдову слыхали?

– Это в Ташкенте-то? – улыбнулся Сергей. – Все! Идея одобряется, но подождем возвращения Прохора Ивановича. Вместе и сходим.

– Годится, – невозмутимо согласился Ахилло. – Кажется, в Театре юного зрителя идет мощная пьеса – « Кулак и батрак»…