И тут ее взгляд выхватил полыхающую на солнце ярко-рыжую шевелюру! Дунька! Несется по улице, да как быстро! Та-ак… А следом – Никита! Только поотстал он сильно. Ага, Дунька завернула за угол, Никита – тоже. Интересненько! Куда же они рванули? Но долго рассуждать не пришлось: аромат цветущей яблони вдруг вытеснился ароматом дорогих духов. Матрена Ивановна! Вот она вышла из-за кустов, зазвенел ее мелодичный, словно ручеек, голос:
– Прекрасная погода, не правда ли?
Теперь Рита могла разглядеть ее вблизи. До чего же хороша! Большие бирюзово-зеленые миндалевидные глаза смотрели ласково и внимательно, пухлые губы приветливо улыбались, а платье – умереть не встать! В тон глазам из какого-то особого шелка, с глубоким декольте и спадающими вниз воланами. Даже у ее мамы такого нет!
Матрена Ивановна подошла к беседке.
– Отдыхаем?
– Да. Немного, – растерявшись, ответила Рита.
– А я вот вышла подышать воздухом. Надоедает все время сидеть в комнате.
Рита хотела спросить, а почему она не с Настеной, но Матрена Ивановна будто прочитала ее мысли:
– Сил нет даже с дочерью пообщаться. Выйдешь на минутку – потом полдня приходишь в себя.
Ну да, Рита еще вчера из реплики Хохрякова поняла, что Матрена Ивановна очень больна. Теперь понятно, почему она не разговаривала с Настеной за завтраком. Хотя, подумалось Рите, не очень-то она и похожа на больную.
– Недавно из-за границы приехала, там лечусь, – продолжала Матрена Ивановна. – Спасибо Митрофану Ильичу, денег на меня не жалеет. Вроде бы стало лучше, а тут – снова – приступ за приступом… Но поехать уже не получится. Наши же доктора – бессильны…
– Почему не получится?
– Дела не идут у Митрофана Ильича-то… Пришлось прислугу сократить, Настюшину гувернантку, повара… Вот Дунька за всех и отдувается.
По тому, как это было сказано, Рита поняла: Матрена Ивановна даже рада тому, что Дуньке за всех приходится отдуваться.
– Хотел Митрофан Ильич электричество провести – оказалось, средств не хватает. Вот и бегаем со свечками. А в Европе-то во всех городах лампочки горят. Красотища! – продолжала Матрена Ивановна. – А мы вот – как в деревне. Пойду, пожалуй… Пока сюда шла – уже устала.
Она сделала несколько шагов к дому, потом остановилась, словно размышляя, стоит ли говорить то, о чем она хочет сказать, потом решительно вернулась к беседке.
– Прошу тебя, девочка, не знаю, как бы выразиться… Волнуюсь я за Митрофана Ильича. Все хуже и хуже ему. Булдыгеров, который лечит Митрофана, как-то сказал… В общем, пригляди за Дунькой. Мало ли что… Я бы сама занялась этим – но поверь, сил никаких.
Голос Матрены Ивановны ослаб, лицо стало белым, Рита испугалась, что она вот-вот упадет. И стыдно стало за те мысли, которые только что пронеслись в голове. Она, наверное, и в самом деле больна.
– Давайте доведу вас до дома!
– Нет-нет, я сама… Да, девочка, вот еще… все-таки кто вы? Откуда?
– Да… это, мы… – промычала Рита, и Матрена Ивановна, видимо, не в силах ждать, когда же получит ответ, повернулась и медленно пошла к дому.
«Надо же, – подумала Рита, – госпожа, а разговаривает со мной как на равных».
Глава 20
Никита остановился. У кого бы спросить про тетю Феклу? Он огляделся. В Берёзовке будто все вымерли. В поселке и в XXI веке на улице тоже не часто кого-нибудь встретишь, а здесь, похоже, и подавно. Никита заглядывал во дворы и огороды в надежде увидеть хоть одного березовца – бесполезно. «Да что, их всех уже упыри загубили, что ли?» – в отчаянье подумал он.
И тут вспомнился вчерашний снимок на месте районной администрации, кажется, возле какой-то амбулатории. Там толпился народ – было что-то наподобие митинга. Может, они там каждый день митингуют?
Недолго думая, Никита ринулся туда. И точно: вдали, возле амбулатории, на месте которой годами позже был возведен памятник Ленину, стояли люди. Много людей.
Никита приблизился к сбившимся в кучку березовцам: так хотелось получше их разглядеть, услышать, о чем они говорят. В основном это были пожилые мужчины и женщины, все какие-то низкие, коренастые, некрасивые. Никита вспомнил, что где-то читал, будто за сто лет средний рост человека увеличился на десять-пятнадцать сантиметров. Видать, так оно и есть.
– Опять не спала намедни, – сказала одна из женщин.
– Приходил?
– Ну да… Как захохочет-захохочет – не знаешь, куда бежать с испугу. Утром захожу в стайку – буренке-то все хуже. Не знаю, поможет лекарство или нет… Уже и денег никаких не осталось.
– У меня, Пелагея, то же самое.
– Да у всех, поди…
Открылась дверь амбулатории, оттуда с понурым видом вышел низенький сутулый дедок и объявил:
– Следующего просют!
– Моя очередь! – сказала Пелагея и скрылась за массивной дверью. Остальные обступили дедка, как обычно обступают только что вышедшего после экзамена.
– Ну, что?
– Что – что?
– Что он тебе сказал?
Тот только рукой махнул.