Ты в моей власти

А круг друзей Эллы ширился с каждым годом. Время от времени она спала с кем-нибудь из бывших любовников, хотя Розмари подозревала, что их очарование для Эллы давно пропало. Похоже, она считала необходимым поддерживать дружеские отношения таким странным образом, находя прелесть в уютном знакомом сексе, больше радуясь возможности посмеяться вместе, чем порыву страсти. Все это для Розмари было довольно странным, но во всяком случае Элла придерживалась определенного круга, что в наши дни, можно надеяться, гораздо безопаснее, чем откровенное беспутство.

Розмари любила свою дерзкую дочь, принимала ее странные любовные отношения и не лезла в ее дела.

Так, значит, Бен Моррисон был еще одним любовником, превратившимся в друга. Когда и как надолго? Прошлой ночью? У нее мелькнула мысль посмотреть, где он спал, пока Пат еще не убиралась. Он смотрел на Розмари не отрываясь и, казалось, читал ее мысли. Она торопливо спросила:

– Вы ведь недавно с успехом сыграли в фильме, правда?

– Верно. А вы уже видели? – Он вдруг показался ей совсем юным, нетерпеливым, жаждущим произвести на нее впечатление. Внезапная смена настроения поразила ее.

– Нет еще. – Ей не хотелось разочаровывать его. – Но мы беседовали о фильме две недели назад в моей передаче, и я помню восторженные отзывы о вас.

Улыбка осветила лицо Бена. Как и все актеры, которых ей доводилось встречать, он нуждался в похвале не меньше, чем во вкусной еде и сексе. Преимущество было на ее стороне, и она наслаждалась им, чувствуя интуитивно, что вот такие минуты, как эта, нечасты в жизни молодого человека. В ее мозгу неожиданно появилась мысль, словно проникшая сквозь замочную скважину давно запертой двери: «У меня никогда не было романа с актером. Это, должно быть, ад». Утро пока что выглядело довольно странно.

– Хотите тостов? – спросила она. Она чувствовала голод. Чтобы впитался вчерашний алкоголь, необходимо было что-то съесть.

– Замечательная мысль. Давайте я сделаю. – Он резко поднялся, стул с отвратительным звуком отъехал по каменным плиткам.

– Нет, я сама. Я знаю, где что находится.

Розмари улыбнулась и встала, полная решимости не дать ему разнести всю кухню. Он наблюдал за ней в молчании, шумно прихлебывая чай. Толстые ломти хлеба из непросеянной муки лежали в фарфоровой хлебнице, рядом с масленкой и домашним джемом, который она купила вместе с Эллой, когда как-то летним вечером открывала празднество. Розмари отправилась за тарелками, но Бен уже нашел нож и намазывал хлеб прямо на не вытертом со вчерашнего вечера столе. Держа в каждой руке по тарелке, она немного помедлила, затем неловко поставила одну из них перед Беном. Хлебные крошки захрустели под тарелкой.

– Ах, пардон.

Он усмехался, его явно забавляла ее любовь к порядку. Небрежно смахнув крошки на пол, он положил тост на тарелку с серьезностью участника церемонии.

Розмари осталась стоять, чувствуя себя неловко, будто не у себя в кухне. Он ел так же шумно, как и пил чай, сосредоточенно и с видимым удовольствием.

Наверху спустили воду в туалете, и вниз по ступеням к кухонной двери прошлепали босые ноги. Дверь резко распахнулась – так распахивала ее только Элла, – и в тишину кухни ворвалась она сама. Каштановые, растрепанные волосы, такие же серые, как у матери, глаза, чуть припухшие от недосыпа.

– Пахнет тостами. Чай готов? Доброе утро, ма. Господи, Бен, ты опять ешь.

Не переставая говорить, она достала кружку, взяла тарелку, с размаху поставила их на стол, оглядываясь в поисках ножа. Проходя мимо Розмари, чмокнула ее в щеку; оказавшись рядом с Беном, смеясь, ткнула его пальцем. Он рассмеялся во весь рот, не переставая жевать. Дочь, как всегда, вторглась в ее день. На этот раз спугнув… что? Глупо было даже задумываться над этим.

– Доброе утро, Элла, не устраивай столько шума, – совершенно автоматически отреагировала Розмари. Обычное замечание, какое делает мать дочери.

Настроение этого необычного утра в кухне безвозвратно исчезло. Розмари решительно была устранена со сцены. Теперь казалось, что лишняя именно она. Бен и Элла добродушно подтрунивали друг над другом. Розмари не могла принять участия в их легкой болтовне. Она отставила пустую чашку и сказала:

– Пойду оденусь. Бен, спасибо за чай, здесь все в вашем распоряжении. «Кроме моей дочери», – мелькнула у нее непрошеная мысль.

Когда она уходила из кухни, он встал, снова с шумом отодвинув стул. Она поморщилась, но тут же улыбнулась ему. Его старомодная вежливость тронула ее, поскольку была неожиданной в таком, казалось бы, современном человеке, энергичном представителе конца двадцатого века. Розмари вышла из кухни и уже на лестнице услышала слова Эллы:

– Господи, Бен, ты невозможный подлиза.

Вернувшись в светлую, пахнущую духами спальню, Розмари приступила к знакомому ежеутреннему ритуалу: проветрить постель, в течение пятнадцати минут голышом заняться гимнастикой, затем понежиться в ароматной ванне, надеть отглаженные джинсы, которые она носила только в уик-энды, и подходящую к ним рубашку. В это утро она выбирала одежду тщательнее, чем обычно.