Ты в моей власти

– Бога ради, Рози, я же не собираюсь тебя бить, – с раздражением произнес он. – Я хотел тебя поцеловать, понять, соскучилась ли ты по мне. И уж если на то пошло, мне и в голову не приходило, что ты можешь сбежать от меня.

Она внимательно вглядывалась в его лицо. Оно было похоже на лицо обиженного мальчика. Розмари вдруг расплакалась, в душе проклиная себя за слабость.

Он с мученическим видом протянул:

– О-о, только не это. В конце концов что я сейчас сделал?

Совершенно обескураженная его непредсказуемостью, не в силах разобраться в собственных чувствах, она позволила ему обнять и поцеловать себя. Он целовал ее грудь, шею, живот, целовал ее лицо, глаза, из которых все еще катились слезы, и потом, возбужденный ее явной покорностью, стал расстегивать пуговицу и «молнию» ее джинсов. Она отталкивала его руки.

– Нет, Бен, не надо. Не здесь, не сейчас.

Он не слышал и не слушал, только все крепче и крепче сжимал ее, чувствуя, как в ней нарастает ответное возбуждение, ощущая дрожь ее ног, прерывая поцелуями слабые протесты. Ей было почти больно от его неистовых ласк.

– Довольно, – наконец прошептала она, чувствуя слабость и отвращение. – Хватит. Пожалуйста. Извини. Прошу тебя, отвези меня домой.

Удовлетворенный тем, что, несмотря на ее протест, почувствовал пробудившееся в ней желание, он улыбнулся. Она неподвижно сидела, прислонившись к его плечу. Он застегнул на ней джинсы, поправил блузку, будто она была ребенком. Его ребенком.

– Моя Рози, – сказал он.

Розмари не могла заставить себя взглянуть ему в лицо. Ее тело все еще сотрясала дрожь возбуждения, но разум сопротивлялся, потому что причиной его был Бен. По шоссе мимо них безостановочно проносились машины. Светило солнце. Бен поставил кассету с записью Майлса Дэвиса. Розмари вытерла глаза, причесалась, поправила макияж. Дома наверняка окажутся Элла и Джоанна.

– Мы когда-нибудь поедем домой? – спросила она наконец.

Бен улыбнулся ей.

– Минутку, дорогая. – Он взял с заднего сиденья букет Тома, открыл дверцу и выбросил цветы. Целлофан блеснул под лучами солнца. Розмари увидела, как букет упал в куст ежевики с сочными спелыми ягодами, и вдруг ей пришла в голову нелепая мысль: «Я уже сто лет не ела джема». Бен продолжал улыбаться.

– Прощай, Лос-Анджелес, – шепнула она.

Он не расслышал, во всяком случае ничего не ответил, завел машину и вырулил на шоссе. Розмари закрыла глаза и мысленно стала готовиться к встрече с Уимблдоном.

Бен оставался с ней четыре дня и четыре ночи, а остальные события навалились на нее с такой обескураживающей скоростью, что его физическое присутствие давало ей поддержку, и она была рада ему.

– Боюсь, с бабулей у меня все кончено, – объявила Элла, не успела Розмари и часу пробыть дома и даже распаковать вещи. Бен уехал почти сразу же, нежно поцеловав ее и сказав:

– Вернусь к пяти. Обещаю. Я сам приготовлю ужин.

Не имея ни времени, ни сил спросить его о Бетси, Джил или о чем-нибудь еще, она только кивнула, а потом услышала, как его машина, как обычно, чихая мотором, выезжает на шоссе.

– Надо бы ему отрегулировать машину, – пробормотала она.

– Ма, ты слышала, что я сказала?

Розмари оторвала взгляд от чашки кофе, в котором размешивала двойную порцию сливок.

– Извини, дорогая.

– Я разругалась с бабушкой.

Розмари нахмурилась.

– Из-за чего?

– Я рассказала ей о себе и Джоанне.

– Что ты имеешь в виду? – Розмари пребывала в таком заторможенном состоянии, что все доходило до нее с некоторым запозданием.

Элла терпеливо повторила, как будто разговаривала с ребенком:

– Извини, ма, я хотела отложить этот разговор, но мне надо, чтобы ты была в курсе заранее. Она, наверное, скоро позвонит.

Розмари долго смотрела на нее, а потом засмеялась. Элла облегченно вздохнула.

– С какой стати ты ей сказала? – спросила Розмари. – Как ты умудрилась ей сказать? Я даже не знала бы, как к этому подступиться.

Элла уселась напротив нее и стала вытирать стол чистым чайным полотенцем. Розмари подумала, что было время, когда она разозлилась бы и бросила дочери тряпку. Теперь же молча ждала ее объяснений.

– Она позвонила несколько дней назад. Была в ярости по поводу снимков в газетах. Я изо всех сил старалась не выходить из себя и объясняла, что все это скоро рассосется, но ты же ее знаешь. Ее в сто раз больше беспокоит, что подумают соседи, чем твое состояние.

– Ну, это, пожалуй, слишком, – вяло запротестовала Розмари, больше от слабости, чем потому, что была не согласна.

– Ничего не слишком, – заявила Элла и набрала в грудь побольше воздуха. – Как бы там ни было, я не выразила глубокого соболезнования ее положению, и она сразу же спросила, живет ли у нас моя толстая подруга и долго ли она еще собирается сидеть на твоей шее.

– Чертова стерва! – вырвалось у Розмари.

– Вот и я ей то же сказала.

– Теми же самыми словами? – У Розмари поднялись брови.

Элла пожала плечами.

– Ну, одно слово, возможно, было другое.

– В один прекрасный день у твоей бедной бабушки случится разрыв сердца, если ты не перестанешь при ней ругаться. Она этого не выносит. Ей было бы легче, если бы ты ограбила банк.

Элла продолжала: