Ты – всё (СИ)

— Полетим? — переспрашивает муж немного растерянно. — С двухмесячными детьми?

— С двухмесячными детьми.

— О, ну если ты будешь, точно договоримся, Зая Алексеевна, — резюмирует муж.

Сам прямо-таки светится от радости.

— Я и еще двое зайчат, — поправляю с улыбкой. — Представляешь? У японцев против нас нет шансов, Ян Романович.

— Сто процентов, — смеется он. А потом притягивает ближе и в ухо мне выдает: — Я тебя очень люблю.

— И я тебя, Ян, — шепчу в ответ. — Безумно.

* * *

Кесарево сечение проходит строго по протоколу. Ян стоит рядом, сжимает мою руку и шутит, развлекая не только меня, но и всю бригаду.

— Мы к вам еще раз пять собираемся прийти. У нас большой план.

— Да мы видим. План большой, поэтому в первый раз сразу двое, — подхватывает юмор мужа акушер. — Следующие пять раз тоже по двое намечаете? Или, может, по трое?

— Ой, нет… — со смехом стону я.

— Это уже как получится, — отвечает Ян. — Массовость принимаем по факту.

— На небе просто много детишек, которые хотят быть Нечаевыми, — вставляю я.

Муж подмигивает.

— Хорошо, что у меня еще три брата.

— Все такие же видные? — хихикает медсестра. — Значит, скоро к нам придут.

— Придут, придут, — заверяем мы с Яном в один голос. — И уже скоро, — добавляет он сам.

— Охо-хо, значит, сегодня у нас начинается эра Нечаевых? — протягивает акушер.

— Точно! — поддерживаю эту мысль я.

Не затихаем ни на миг. А на четырнадцатой минуте операции перед моим глазами вырастает первый малыш. У меня в груди в то же мгновение все сжимается. И это не просто счастье. Это то особенное чувство свершившегося материнства, к которому я готовилась девять месяцев, и к которому так и так оказалась неготовой. Это безусловная, безграничная, всепоглощающая любовь. Она не сравнима ни с одной другой. Любовь, от которой с первых секунд хочется рыдать. И я рыдаю. Захлебываюсь и рыдаю.

— Сын, — выдыхает Ян со слезами на глазах. Прижимаясь губами к моей голове, целует. Целует несколько раз. А потом шепчет, успокаивая: — Все хорошо, Одуван. Все хорошо, родная.

— Сын, — повторяю я, не отрывая взгляда от белесого личика сморщенного малыша. — Сынок.

Он выглядит сонным. Не понимает, зачем его достали из родного гнездышка. Недовольно корчится. Хватает ротиком воздух. А потом, будто уловив свою силу, оглашает операционную мощнейшим криком.

Услышав его, мы с Яном заходимся смехом.

— Львиный рев выдал сын. Эра Нечаевых настала.

В голосе мужа столько гордости, что у меня за грудиной происходит новый переворот и вспыхивает жар.

— Так есть, — поддерживаю я. — Пусть и будет Львом.

— Лев Янович, — смакует мой самый главный Нечаев.

И по моим щекам снова катятся слезы.

Ян снимает рубашку и забирает у врача малыша, чтобы прижать его к своей голой груди. Первый контакт кожи к коже очень важен. Я поднимаю руку и касаюсь ножки, которая отцу едва до пупа достает. Смотрю на них и просто не верю, что это чудо сотворили мы с Яном. Плачу, конечно. Развожу сырость по полной. Да я почти в истерике. Но каждый раз, когда приходится встретиться взглядом с мужем, сердце раздувается от любви.

Врачи достают второго ребенка. Показывают его над ширмой, как и первого.

— Дочка! — выкрикиваю я изумленно, радостно и одновременно растроганно. Все в этом обращении есть. — Боже мой, Ян, у нас еще и девочка будет… Боже мой, Нечаевская девочка… Боже мой, какая она крошечная… Боже мой, она же еще меньше Льва… Боже мой… Боже мой… Что мы с ними будем делать?

На последней фразе вся бригада смеется.

— Любить, — отвечает мне муж.

Вижу, как по его щекам сбегают слезы. Это счастье просто невозможно по-другому пережить.

— Любовь Яновна, — выдыхаю я, давая имя дочери.

Мой Нечаев кивает и, справляясь с эмоциями, гордо-гордо голову возносит.

— Ай лав ю, Одуван, — шепчет мне на ухо, пока врач накладывает швы.

Контакт с обеими детками закрепили. Их забрали, чтобы взвесить, измерить, обтереть и одеть. У нас же появилась минутка, чтобы разделить счастье, от которого буквально разрывает.

— Ай лав ю, Ян… Если бы, услышав эту фразу впервые… Если бы я знала, что в тысячу первый услышу ее на родильном столе, став мамой двух чудесных малышей… Если бы я знала, Ян… — шепчу и плачу.

Глаза Нечаева тоже увлажняются. Становятся красными и будто пьяными.

— Пути Господни неисповедимы, Ю. Никто не знает, что он нам готовит. Одно точно: стоит верить в то, что завтра будет лучше. А послезавтра — еще лучше. Еще и еще, родная.

— Согласна, родной.

Губы сухие и дрожат, но я отвечаю на поцелуй мужа со всем сердцем.

Яна с малышней переводят в палату. Я же остаюсь в реанимации на положенные восемь часов, большую часть из которых провожу в отключке.

После пробуждения, воссоединившись с семьей, получаю новую, еще более мощную дозу счастья. Сначала Ян помогает мне подержать сына и дочку, а затем специалист по кормлению показывает, как давать детям грудь.

— Они слабо сосали из бутылки. Почти все время спали, — рассказывает муж.

— Мамочку ждали, — замечает с милой улыбкой медработник.

И малыши это подтверждают. Что Лев, что Любочка быстро схватывают суть процесса питания из груди.