«Поскольку убийца действует дальше, дело не закончится убийством Патриции Линч, и в далеком Норфорд Мэноре произойдут какие-то новые события».
Конечно, убийца с самого начала имел надо мной огромное преимущество. Я не был на месте преступления сразу после смерти Патриции Линч, а с тех пор прошел целый месяц. Я не знал, к чему он стремится и что хочет сделать, а он, разумеется, знал это отлично. Факт, что смерть Патриции полиция признала самоубийством, указывал на то, что если он безумец, то, во всяком случае, наделен способностью весьма здраво рассуждать.
А если он не безумец, то мы имеем дело с необыкновенным талантом в мире преступности, провоцирующим полицию к возобновлению уже закрытого следствия по преступлению, которое уже произошло, и возможно, к открытию нового следствия по преступлению, которое еще не совершено. Эта невероятная уверенность преступника в себе побудила меня к немедленному выезду на место. По пути мне казалось, что если я даже не схвачу его, то, по крайней мере, парализую его действия до такой степени, чтобы он не совершил нового преступления. Между прочим, лишь для этого я как можно скорее отказался от своего псевдонима. Я хотел, чтобы все в Норфорд знали, что приехал, как-никак, профессионал по раскрытию преступлений. Со стыдом признаю, что тогда я даже не предполагал, что он настолько отважен, чтобы избрать именно меня в качестве свидетеля своего идеального алиби…
…И я приехал. Тут же я мгновенно окунулся в лабиринт метафизических рассуждений о Дьяволе и ведьмах. Это тоже прекрасно спланировал наш убийца, и сделал это по-своему гениально. Местность буквально лопалась от преданий и демонологических легенд. Ирвинг Эклстоун был демонологом, над родом которого тяготело проклятие. Ближайшие к месту действия объекты: Дьявольский грот и Дьявольская скала, а в придачу появление отпечатков дьявольских копыт…
Трудно было не принимать все это во внимание, хотя, как потом оказалось, все это можно было игнорировать и заняться единственным разумным мотивом преступления — богатством Эклстоунов. Однако я по-прежнему не знал, не имеем ли мы дело с убийцей-маньяком. Ну и наконец, нельзя было не принимать во внимание, что Синди Роуленд и ее родители были жителями этих мест. Это тоже могло иметь некоторое значение. Синди была впечатлительной девушкой, фантазию которой пробудил Ирвинг Эклстоун своими рассказами об истории Дьявола в этой околице. Синди, несомненно, знала, что ее пра-пра-пра-прабабушку когда-то повесили при помощи кого-то из Эклстоунов и что Дьявол обещал отомстить всему этому роду. Это могло стать навязчивым бредом, незаметным для окружающих. Бывают такие тихие мании. Она сама относилась к физическому «типу ведьмы», со сросшимися бровями и черными длинными волосами. К счастью, у Синди это выразилось лишь в молитвах Сатане и любви к доктору Арчибальду Дюку. Но узнал я об этом значительно позже, хотя признаю, что подозревал это, услышав слова ее молитвы. Другое дело, что я принимал тогда во внимание Кемпта как потенциального убийцу, который имел серьезный мотив поголовного убийства всех Эклстоунов, а ее я подозревал в соучастии… Да, это все было непросто. Она ведь могла с легкостью дать Патриции Линч порошок с ядом, оставив отпечатки в гроте, перевернуть портрет утром, когда все еще спали, а она всегда первая вставала, и так далее. Она могла любить Кемпта, а навязчивый бред по поводу мести Сатаны и ее, как орудия этой мести за ту, давнюю Синди, был вполне возможен…
Но с того момента, когда я прочел завещание старой леди, я понял, что человеком, у которого есть самый серьезный мотив желать гибели семьи Эклстоунов, является Томас Кемпт. Он ведь внук сестры Джекоба Эклстоуна, и если бы исчезли все наследники, он один остался бы лицом «в жилах которого» — как говорит завещание — «текла кровь этого рода».