Ты всё ещё моя

Впервые задумываюсь о том, что придет момент, когда он вырастет и уйдет в мир, чтобы строить уже свою семью. По спине новая жаркая волна сходит. Но ничего ведь не поделать. Так и должно быть. Все правильно. Нам с Лизой остается только наслаждаться тем временем, которое жизнь дает сейчас.

– Ну, вот и решили, – резюмирую, когда сын отстраняется. – А сейчас пойдем обедать, пока мама не бросилась нас искать.

– Пойдем!

Едва входим с Кириллом на кухню, снова счастье в виде смеха наружу просится.

– Опача! – восклицаю на пороге, поймав улыбки сразу двух своих принцесс. – Кто тут такой красивый? Одна! Вторая! Обе Чарушины!

Полуторагодовалые дочки, в унисон повизгивая, наперебой хохочут. Мы с Киром синхронизируем. Стоящая у плиты Лиза морщится и ежится, но через мгновение вместе с нами смеется.

– Вы все невозможно громкие, – выдыхает она, когда подхожу, чтобы поцеловать.

– Надеюсь, у тебя не разболелась голова? – спрашиваю многозначительно и подмигиваю. – У меня на «тихий час» большие планы. Воскресенье – мой любимый день недели, знаешь же…

Жена с улыбкой закатывает глаза.

– У меня никогда не болит голова, Чарушин. Даже когда ты в самые сложные и насыщенные будние дни придумываешь, за чем заехать в обед домой.

– За это и люблю тебя!

– Только за это??? – возмущается шутливо.

Кир возится около манежа сестер, подавая им то одну, то вторую игрушку. Я же, естественно, задерживаюсь с матерью своих детей. Вот он, статус, выше небес. В нем и любовь, и доверие, и единение. Все, за что я так долго и так отчаянно сражался.

– Ну, конечно, не только за это, – шепчу, обнимая и наблюдая, как у Лизы выступают мурахи. – А что у нас по плану, кстати? Когда четвертый и пятый заход делаем?

– Боже… Дайте передохнуть, Чарушины! Вас уже слишком много!

– Чарушиных много не бывает, – смеюсь я.

– Точно, – поддерживает с тем же смехом. – Но по плану у нас не раньше, чем через год.

– Помню, Лиз. Шучу просто. Не бойся, – поиграв бровями, снова подмигиваю.

– Боже… – покраснев, слегка толкает ладонями меня в грудь. – Я не боюсь! Но ты меня смущаешь. И делаешь это намеренно.

– Это все твердость моя, – выдаю и замираю, пока «зеленые звезды» моей Дикарки на волне шока не превращаются в две полные луны. Срываюсь на хохот, прежде чем уточнить: – Твердость духа имел в виду. Ну и неутомимая жажда красить стены.

– Чарушин… – все, что Лиза успевает выдохнуть.

Все, потому что целую ее. Детские голоса не стихают, но наши души совершают парный прыжок и за секунду, не растеряв тепла, выше крыши оказываются. Там и кружим, пока заскучавшие малышки не начинают капризничать.

Расходимся, чтобы заняться детьми. Я подхватываю одну дочку, Лиза – вторую, Кирилл без лишних подсказок занимает свое любимое место у окна. Кормим их, умываем и разносим по комнатам на послеобеденный сон.

В будние дни Лизе помогает няня, но выходные всегда исключительно наши. Максимум кто-то из родни или друзей заскочит, хотя мы все же предпочитаем встречать гостей по пятницам, а субботу и воскресенья, если это, конечно, не какой-то определенный праздник, оставлять для семьи.

– Тебе не кажется, что мы Киру слишком много разрешаем? – берется рассуждать Лиза, когда дети засыпают, и мы вдвоем оказываемся в своей спальне. – Он, конечно, хороший, серьезный мальчик, но я все равно переживаю, чтобы не испортить. Вседозволенность – не есть хорошо.

– Ты сказала «вседозволенность»? – изо всех сил сдерживаю рвущуюся на лицо ухмылку. В груди ведь на одно это слово тысячами киловатт сердце заряжает. – Вседозволенность – это очень хорошо, Лиз.

– Боже… Артем… Ну, ты и вспомнил… – моментально задыхается она.

Когда ловлю в объятия, еще и вздрагивает.

– А ты не вспоминаешь? – выдыхаю ей в шею.

– Чарушин…

– Ладно, Чарушина… – хриплю, покусывая нежную кожу. – Похоже, самое время мне тебе делом напомнить... – подталкивая к кровати, четко о своих намерениях заявляю. – А к воспитанию детей вернемся после. Мы и так постоянно ими занимаемся. Дай перезагрузиться, пока спят.

– Хорошо, Тём… Давай… Давай перезагрузимся, любимый.

– Любимая, – довольно выдыхаю я. – Знаешь, что ты лучшая? На весь белый свет лучшая, Лиз. Моя.

– Это ты у меня лучший.

– Просто есть ради кого, родная… Для тебя хочу быть лучшим, – делюсь, как всегда, искренне. – Люто тебя, моя ты главная Чарушина. Никогда не остыну.

– И я, мой Чарушин… – шепчет, жарко прижимаясь губами. – Люто, Артем. Навсегда-навсегда.

– Навсегда.

Ерунда, что на дворе белый день. Едва наши тела сливаются, кажется, что солнце догорает. Весь мир меркнет и сжимается, оставляя нас в такой тесноте, что и дышать друг без друга невозможно. Перекачиваем кислород из легких в легкие.

Плывем на волнах безграничного блаженства.

Падаем, падаем, падаем… Чтобы в головокружительном подъеме взлететь высоко-высоко ввысь.

Туда, где уже давно все преграды прорваны. Туда, где все вершины накатаны. Туда, где и живет наша вечная любовь. Там распускаем крылья на полный размах.

___________