Ты всё ещё моя

Походу, Лиза Богданова так и не научилась понимать себя. Конечно же, никакой любви нет. Подпадая под чье-либо более сильное влияние, по привычке поддается и инстинктивно выдает то, что от нее требуют.

Едва эти мысли дозревают в моем пережженном мозгу, воспаленное нутро такая горечь заливает, с трудом сохраняю равновесие. Не стой передо мной Дикарка, не сжимай я ладонями ее плечи, рухнул бы на колени.

– Может, родишь мне ребенка? – выдвигаю якобы легко и беззаботно.

Впервые в жизни жалею не просто о своих словах… Мне до ужаса стыдно даже за свои мысли. Не собирался ведь поднимать эту тему. Но, блядь, она просто треснула меня в затылок и перебила соединение с мозгом, превратив меня в какое-то примитивное существо.

– Прости, – выдыхаю сипло и сдавленно, окончательно прекращая беспокоиться о том, как выгляжу в глазах Дикарки. – Я не должен был этого говорить.

Собственные глаза жутко жжет, будто кто песка сыпанул, но взгляда от нее не отвожу. Если надо, пусть видит, что я тоже не железный, что мне, блядь, тоже больно и очень-очень жаль.

Опускаю руки. Даю Лизе полную свободу. Захочет ударить, позволю.

Она качает головой, опускает взгляд и, судорожно вздыхая, выдает крайне странную фразу:

– Даст Бог, рожу.

Шумно перерабатываю воздух, когда убегает. С каждый вдохом громкость и частота легочной вентиляции нарастают. Походу, мое собственное дыхание меня убивает. А если не оно, то с этой задачей точно справится сердцебиение. Чертова мышца все еще разбросана на куски по всему организму. По всему организму она и бомбит, превращаясь в невыгорающее пламя.

«Даст Бог, рожу…»

Кручу и кручу эту фразу. Пытаюсь понять, что значит. Хотя бы направление, в каком ключе ее воспринимать. Но ясность не пробивается.

«Даст Бог, рожу…»

Она попросту выедает мне мозги. Да и не только мозги… Она сжирает всего меня!

Не зная, что сказать, хочу позвонить Лизе. Вероятно, малодушно желаю украсть возможность еще хотя бы раз услышать голос.

Хочу поехать и обнять. Просто, блядь, обнять. Слов ведь все равно не найду.

«Даст Бог, рожу…»

В центре груди, на месте старой затянувшейся раны, расползается новая дыра. Эмоции через нее просачиваются, словно кислота. Заливают мне грудь огнем.

Оглядываюсь, теряюсь. Мгновение не соображаю, где нахожусь. Инстинктивно ломлюсь в оставленную открытой Лизой дверь. Мимо Тохи, баб и остальных щемлюсь, будто в крепком угаре. Не глядя, по лестнице наверх взлетаю.

Кровь с гулом гоняет по телу. Кажется, я даже этот процесс не вывожу. Все для меня сейчас является непосильно трудным и чрезвычайно глобальным.

В спальне почему-то сразу же обращаю внимание на стопку денег. Подхожу с какой-то невообразимо глупой надеждой, что оставила записку. Но ничего кроме кэша не обнаруживаю.

Это конец? Это, и правда, конец?

Тоха несколько раз заходит. Вовсю накачиваясь алкоголем, слабо на него реагирую. Бухаю, пока не садится батарейка. Отрубаюсь и сплю до самого утра. А утром… Приезжая домой, узнаю, что причину маминого недомогания все же выяснили. Результат биопсии положительный. У нее рак.

30

Я, как и все, имею право поддержать тебя…

© Лиза Богданова

«Так, может, или любишь?»

«Зачем ты со мной?»

«Хватит врать!»

«Докажи!»

«Может, родишь мне ребенка?»

Знал бы Чарушин, сколько раз я прожила наш последний разговор. Кажется, эти фразы крутятся в моей голове непрерывно. Заканчиваю и начинаю новый повтор. Он меня понять не может, так сказал. А я – его.

«Может, родишь мне ребенка?»

Насмехался ли он, когда предложил это? Что это было? Что? Боль? Или просто злая ирония по нашему прошлому?

Не могу разобраться досконально, но то, что чувства очень сильны – несомненно. Даже гнев и тот пропитан страстной бурей самых ярких эмоций.

Долго злиться не получается. Уже через день обида стихает, и все, что я способна делать – это ждать звонка Чарушина. Но дни проходят один за другим, а он так и не объявляется.

В конце недели сталкиваемся достаточно неожиданно. Моя группа по окончании занятия покидает стадион, а Артем с остальными парнями-баскетболистами под агрессивные вопли Кирилюка ураганно-тестостероновой толпой высыпают на тренировку.

В груди мгновенная вспышка пламени. По коже острая колючая дрожь. Голова кругом. Сердце замирает в ожидании того, что Чарушин, как раньше бывало, тормознет меня и что-то скажет.

Наши взгляды пересекаются, вызывая во всем моем теле одуряюще-жаркий трепет. Контакт ожидаемо задерживается, но не настолько, как мне бы того хотелось. Огорченно вздыхаю, когда приходится разминуться и оборвать эту особенную энергетическую связь. Опуская взгляд, призываю свой организм принять поражение стойко. Ведь я надеюсь, что оно временное. Очень надеюсь.