Ты вышел из тьмы

Он расположился на диванчике у камина, а девчонка выскочила, как из-под земли. Что ж, от вина он не откажется, тем более знает – у Рейны заказана особая марка только для Фолгандов. За что всегда следовала щедрая плата.

Да и у камина он немного расслабился, скинул капюшон, с удовольствием согрел руки. Непослушные мысли вновь увело в сторону, разморило. Вот бы и самому так согреться. Но по-настоящему тепло было только в детстве, особенно в объятиях мамы. Она бы никогда не допустила…

Следующую мысль Стефан силой оборвал и безжалостно растоптал, сжёг в пылающей ярости. Тепло и детство закончились, когда в Фолганд пришла чёрная чума, не щадившая никого – богатый или бедный, исход один. Так они с братом потеряли мать. А отец…

Стефану проще было думать, что старый лорд просто сошёл с ума от горя. Но простить отца он никогда не сможет. И опять перед глазами стоял образ брата. Тот долго смотрел вслед карете, увозившей Стефана, махал рукой, сдерживая слезы. Первый раз их разлучили. Младший брат как мог далеко высовывался из окна кареты, чтобы видеть старшего. Бледный, но очень сосредоточенный, отец не одёрнул, не заговорил о «достоинстве Фолгандов» и ненадлежащем поведении. Позволил проститься. Маленькая милость, которая никогда не сможет искупить всего, случившегося позже…

Вино оказалось и правда хорошим, сгладив неприятные слова жреческого шептуна.

«Устал. Слишком рано вышел», – отстранённо подумалось Стефану.

Откинувшись на диванчике, он всем телом почувствовал знакомую боль, отзывающуюся в каждом нерве. Но следом ощутил живое тепло – девчонка с подносом продолжала стоять рядом.

Стефану это показалось странным. Обычно деревенские дурочки бежали от него, как от огня, что немного забавляло. А эта стоит и чего-то ждёт. Что ей ещё нужно?

– Можешь идти.

Быстро окинул взглядом. Рыжая, глаза зелёные, как дикая трава весной, смотрит с вызовом и взгляда не отводит. Сама напросилась. Теперь уйдёт, глупая. Никто долго не может выдержать его взгляда. Особенно женщины. Стефан всегда знал, что женщины больше видят сердцем, потому и бегут от него, как от больного чёрной чумой или труханкой. Только это и к лучшему. И рыжая девчонка станет обходить стороной брата лорда Фолганда.

Уходит…

Почему же так тянет поглядеть вслед этой рыжей белке. Идёт со своим подносом, рыжие кольца волос струятся по спине, манят. Так бы и запустил пальцы – живое тепло и шёлк. И веснушки возле носа. Наверное, задорно умеет смеяться девчонка.

К тёмному лику эти веснушки! И смех туда же!

Услышать бы звонкий голос. Согреться о живой огонь.

– Белка, нам ещё медовухи! – раздался хриплый возглас из залы.

«И правда Белка», – если бы мог, Стефан усмехнулся бы, но его лицо осталось неподвижной маской.

Вино и камин согрели и убаюкали. Мысли потекли ленивой рекой, часто обрывались. Не думать и забыть обо всём. Это ли не счастье! Что там опять за неприятные вопли у дверей трактира?

Он нехотя повернулся.

«Только не это. Кукольник, – желудок ответил противным спазмом. – А ведь я мог бы их просто испепелить. Всех разом. Но брат вряд ли оценит».

Кукольник начал вещать что-то про Дивного бога и жрецов, водя куклы внутри ящика под дружные крики зрителей. Внезапно смысл представления острой иглой вонзился в сознание Стефана. И плотина, перекрывающая память ради элементарной безопасности, рухнула. Образы, звуки, ощущения затопили Стефана до краёв. Каждый нерв, каждый мускул свело непереносимым ужасом. Словно вокруг рушились сами основы мироздания, и среди хаоса находился маленький мальчик, который взывал к милосердию. А в ответ только эхо, слово «навсегда», и бесконечная иссушающая боль.

Танцуй, кукла, танцуй.

Твоя кровь питает саму землю Фолганда.

Ты нужен ей.

Танцуй же, мой навсегда.

– Погляди, народ, – зазывал кукольник. – Жрец идёт! Подношения Дивному богу несёт!

Кукольник продолжал дёргать за нити, марионетки отзывались под пальцами, а Стефан привычно готов был дёргаться вместе с ними. И тут спасительная огненная боль в пальцах и ладони. Какое облегчение! Слава тебе…

Мама учила маленького мальчика молиться Дивному богу. Взрослый мужчина никогда не сможет молиться богам.

И тишина. Стефан точно на миг упал во тьму. Только далёкий девичий голос, осторожные прикосновения:

– Сейчас, я помогу.

Стефан все ещё оставался слеп к реальному миру, но чувствовал, как голос и чужие руки вытаскивают из тёмного омута.

– Как много крови.

Вынырнул на поверхность, тут же испытав злость на себя и на рыжую девчонку, что на коленях сидела перед ним, бинтуя порезанную руку. Вдруг заметит, что ей знать не положено.

– Оставь!

Выдернул руку, вихрем поднялся, бросил золото на стол и ринулся в морозную ночь. Опомнился, вдохнув свежий воздух. Рано вышел из дома, побитый пёс, рано. Не до конца зализал раны.

Стефан наспех сотворил портал, не заботясь о зеваках, и рванул домой. Прочь из трактира, ото всех, в нору, зарыться глубже, забыть…

4