Ты забыла свое крыло

Всю ночь я провел в борьбе с этой фигой. С годами характер Хозяйки явно портится (так же, как мой): в прошлом году она легко терпела два электронагревателя и две плитки — лишь иногда капризно выщелкивала фигу, а теперь — ну просто подряд! Щелк! Некоторое время еще кукожишься под одеялом, самообманываясь: может, засну и так? Нет. Батя там у себя точно обледенеет. И что? Снова тащишь стул, карабкаешься… Тык! Легкий обманный пригрев, блаженство и… щелк! Я волок теперь стул с грохотом: один я, что ли, должен не спать?! Поняв в конце концов, что фигу не переупрямишь, я уступил... но частично: свою батарею выключу, оставлю отцовскую, пусть хоть он не замерзает — девяносто три года как-никак! Вдавил кнопку. Счетчик утробно зажужжал. Договорились! Заснуть в ледяной койке, конечно, не удалось.

— Чего это ты выключаешь мою батарею! — просипел батя.

Несмотря на ранний час, по агрономской своей привычке уже не спал, сидел за столом в нейлоновом ватнике и кепке, рассматривал свои листочки, поочередно поднося их вплотную к глазам.

— Чайник согреть надо! — рявкнул он.

И это вместо благодарности! Не оценил, значит, что я все свое тепло отдал ему. Впрочем, такие мелочи не занимают его.

— Замерз начисто! — потирая ладони, сообщил он и схватил ложку. — Сладкая каша какая-то! — отодвинул тарелку.

Когда этот хлопец из большой крестьянской семьи таким гурманом заделался?

— Банан, — холодно пояснил я. — Вот на пакете написано, что каша с бананом.

Дождь барабанил ночь и сейчас не остановился. Иногда, срываемая ветром с сосны, в крышу гулко била шишка. Нонна, оставаясь отрешенной, испуганно вздрагивала, кидала взгляд в окно.

— Я вчера уже гриб видел — такая погода нынче! — бодро сказал я.

— …Банан? – сосредоточенно прожевывая, произнес батя.

— Я говорю, гриб.

— Банан, — задумчиво повторил он.

Не то что глухой, скорее, упрямый. Нонна с ужасом глядела в какую-то бездну, не прикасаясь к еде. Славное утро!

Надо двигаться… хотя бы куда-то. Не в Италию, уже ясно, но хотя бы здесь!

Я спустился с крылечка, отпер сарай. Мой велосипед радостно задребезжал. Выдернул его из паутины. Вперед!

— Ты куда, Веч? — Нонна, простоволосая, выскочила под дождь.

Не всегда, значит, смотрит в бездну. Иногда и сюда — и как раз тогда, когда это абсолютно не нужно.

— За продуктами! — брякнув велосипедом об землю, буркнул я.

— Не ездий, Веч! Я прошу! Мне без тебя страшно!

— Хорошо. — Прислонил велосипед к будке: не то что в Италию ты не поедешь… вообще никуда!

Вечером я сидел, наблюдая дождь, пытаясь разобраться в своем пыльном столе. Из орудий производства нашел лишь старую грязную ухочистку — в прошлом, довольно плодотворном году задумчиво держал ее в ухе, увлеченно печатая. Привычно вставил в ухо ее… не помогло! Ничего уже не поможет! Зазвенел комар, кажется, на ухо садится. Вот ты-то мне и ответишь за все! Сладострастно выждал, пока он умолк (точно, на ухе!), медленно отвел правую руку… Счас! Жахнул во всю страсть — и завопил от боли! Свалился со стула! Что это?!. Это я ухочистку, оставленную в ухе, себе в голову вбил! Сам себе выстрелил в ухо! И понял сразу же: эта беда надолго, сама она не пройдет. «Золотое клеймо неудачи» поставил себе. Только вряд ли кому это интересно!

— Веча! Что с тобой? — Нонна вскрикнула.

— А! Молчи!

— Да. Красивые галоши! Где брал?! — Серж, запустив меня в прихожую, насмешливо указал на мои ноги.

— Какие галоши?! А. Да. Это бахилы такие, пленчатые. В поликлинике их велят покупать, иначе не пропускают.

— В поликлинике? И что ж ты там делал, Вэл?

— Понимаешь, барабанную перепонку себе проткнул. Случайно. Два слоя из имеющихся трех… напрочь!

— И что же?

— Мы с тобой еще подводным плаванием собирались заниматься там… Так вот. Этому хана.

— Как я понимаю, не только этому?

— Да.

И я вернулся в родные края. Громкое выщелкивание фиги из пробки теперь сопровождалось и выстрелом боли в ухе. Дуплет.

Потом батя добился своего: провалился-таки в боковое крыльцо — мягко вошел в него!

— Валерий! — услышал я вопль. — Начисто сгнило! — удовлетворенно произнес он, когда его вытащил.

Щелк!.. Это значит — супа не будет, а я его так тщательно затевал. Ну уж дудки. И моему терпению существует предел: покончить пора с этой фигой. Оторвал кусок фольги от рулона (когда-то мы делали курицу в фольге), проволок стул к уборной, взобрался, заткнул фигу (в последний раз), со скрипом вывинтил пробку, одел ее всю фольгой и вставил обратно. Жучок! Теперь ток по фольге будет идти, минуя пробку, и ограничивать его будут не капризные выщелкивания, а мой разум! Все!

— Ты чего, батя, сидишь, скукожился? Обогреватель включай!

Глянул на меня, усмехаясь:

— Так ты ж не велел?

— Гуляем! Можно теперь! — И наш подогреватель включил.

Праздник устроил им. И вот — спирали наливаются теплом и обе плитки раскраснелись.

— Чайку? А еще картошечки пожарим, с лучком! Порубим кольчиками на сковороду — пусть слегка пожелтеет. Та-ак…

— Веч! А научишь готовить меня?

— Да ты же умела! Ну смотри…